Ким Николаевич Бритов

ревенских лошадках, жующих брошенные прямо на снег охапки сена. С особой теплотой пишет художник домашнюю живность, от которой мы уже почти совсем отвыкли в городе. Вглядываясь в картины Бри ­ това, мы радуемся встрече с пятнистой крестьян ­ ской кормилицей — буренкой, с козой и голубями, стаей кур во главе с нахохлившимся петухом. Все это живет у него, говоря словами Есенина, своей особой жизнью меньших наших братьев. Так писать животных и птиц, как делает это Бритов, может только человек незлобивый, с чистой душой. Так оно и есть. Ким Нико ­ лаевич — человек большой и сильный. На при ­ ветливую улыбку и добро он всегда ответит распо ­ ложением и участием. Однако по характеру он, что называется, порох, а по мощи — так и вовсе «танк». С ним лучше не воевать, а жить в мире. Да это видно и по его живописи. Нет ни одной рабо ­ ты у него, написанной равнодушно, просто так для упражнения. Если уж ему что нравится, то и в живописи это непременно чувствуется. Здесь он никогда не жалеет себя. В каждую свою вещь художник вкладывает столько ярости любви, будто это его последняя работа. Человек он азартный, жадный до работы. Если все идет на хорошем подъеме, то иногда, возвращаясь из двух ­ месячной весенней поездки на Академическую дачу, что под Вышним Волочком, он привозит оттуда готовую выставку — до семидесяти бывает этюдов, да еще две-три небольших картины. Ко ­ нечно, среди такого большого количества работ не все бывает равноценным. Наряду с удачами есть работы в художественном отношении послабее, вещи, в которых проглядывается наро ­ читость приема или какие-то другие компози ­ ционные, пластические, цветовые огрехи. Должно здесь упомянуть, что Бритов детально изучил и очень хорошо знает технику и приемы живописи А. Матисса, Р. Дюфи, А. Дерена, П. Синьяка. Среди всех национальных художест ­ венных школ ему ближе всего французы и, в частности, постимпрессионисты. Однако очень редко в его работах можно отыскать аналогии (и то не прямые, а опосредованные) с творчест ­ вом любимых художников. Вне всякого сомнения, Бритов зрелый, самостоятельный мастер со сло ­ жившимся почерком. Ему близко по своему духу творчество современников — Э. Г. Браговского, П. Ф. Никонова, И. В. Сорокина, Т. Ф. Нариман ­ бекова, много работающих с цветом, каждый из которых, как и сам Бритов, — явление самобытное

и оригинальное в искусстве. Одним из самых удачных пейзажей Бритова последних лет является картина «Осень у Мете ­ ры», написанная в 1977 году. Уже одно то, что это полотно приобретено Государственным Рус ­ ским музеем, говорит само за себя. Картина является своеобразным итогом дли ­ тельных раздумий и поисков художника, давно и как-то исподволь подходившего к решению этой темы. Мотив пейзажа, прежде чем он сложился в окончательном своем варианте, прошел несколь ­ ко стадий. Вначале это были осенние натурные этюды, которые Бритов писал в окрестностях Метеры неподалеку от Клязьмы. Потом на основе этого материала в 1966 году им была написана картина «Осень у Клязьмы». Пейзаж был приоб ­ ретен Владимирским музеем-заповедником, но все-таки художник был не вполне удовлетворен. «Осень у Клязьмы» переросла стадию этюдов, но не дотягивала до большого лирико-эпического обобщения, зревшего, как песня, в душе худож ­ ника. Снова и снова Бритов выезжал во Метеру на этюды. Пробовал писать даже панораму, как это сделал в свое время Павел Корин, запечатлев ­ ший родное село Палех. Потом Бритов на время отложил работу над пейзажем. Дал возможность отстояться впечатлениям. Спустя некоторое время композиция «Осени у Метеры» решилась как-то сама собой. Вначале был сделан маленький, по старой мстерской мерке, — размером в ладошку — эскиз, потом он дополнился натурными наблюде ­ ниями, почерпнутыми из этюдов, и, наконец, можно было заказывать подрамник, точно выверен ­ ный в отношениях высоты к ширине. Картина написана в классической для Бритова манере — плоскостно, на контрастном противо ­ поставлении холодного осеннего неба и пылающей яркими красками, но уже притихшей перед листопадом рощи. Композиция построена в расчете на длительное созерцание мотива. Именно поэтому на переднем плане взгляд зрителя как бы наме ­ ренно останавливает откос обрыва. Далее за ред ­ кими желтеющими деревьями развернута пано ­ рама окрестностей родной для художника Метеры. Тропинка, убегающая вдаль, ведет наш взгляд через пересохшую старицу реки мимо густой рощи слева, на бугре, к одноглавой маленькой церковке на горизонте. Линия горизонта неровная, она как бы плавает в мареве. Ее пересекают верхушки деревьев, фланкирующих панораму слева и справа. Кто был во Метере, тот знает: художник выбрал типичный для нее мотив. Здесь