Гамбургский счет

шествием в Армению» Мандельштама, о чем на следующий день сообщает жене: «Был вчера у Асеева. Мандельштам читал свою прозу. Она очень хороша, но в ней вещи объясняются другими вещами, еще более нарядными. Живое солнце меркнет от лучей нарисованного. Мир после картин импрессионистов как будто в веревочной сетке. И говорил и думал очень хорошо» (457). Первый отзыв Шкл. о «Путешествии...» (в ЛГ) появился до публикации произведения Ман дельштама, второй — после того, как оно, опубл. в «Звезде» (1933. № 5), было подвергнуто (как и рассказы Шкл. в том же номере) резкой критике (Оружей ников Н. На полях журналов.— Л Г. 1933. 17 июня. № 28; Розенталь С. Тени ста рого Петербурга.— Правда. 1933. 30 авг. № 239). С интересом отнесся Шкл. в 1932 г. и к новым стихам Мандельштама; его выступление на закрытом вечере поэта в Л Г 10.11.1932 известно в изложении Н. Харджиева: «Он (Мандель штам.— А. Г.) прочел все свои стихи (последи, двух лет) — в хронологическом порядке! Это были такие страшные заклинания, что многие испугались. (...) Некоторое мужество проявил только В. Б.: «Появился новый поэт О. Э. Ман дельштам!» (ЦГАЛИ, 1527.1.625; в ЭОЛ, с. 532, отзыв Шкл. опущен). Дальней шие личные контакты Мандельштама и Шкл., не прекратившиеся и после перво го ареста и ссылки поэта, запечатлены в известных воспоминаниях Н. Ман дельштам, Н. Штемпель. См. полемику с воспоминаниями вдовы поэта: Shel don R. Shklovsky and Mandolstam.— Russian and Slavic literature. Cambridge (Mass.). 1976. P. 237 —249. Последняя зафиксированная Шкл. встреча с Ман дельштамом состоялась в июле 1937 г.; о ней Шкл. сообщал Тынянову: «Четыре дня был у меня Мандельштам с новыми стихами.Его дела не то налаживаются, не то разлаживаются. (...) Если бы я был здоровее, я бы поддержал его» (441). Очевидно, ко времени встреч 1934 — 1937 гг. и относится сохранившийся в АШ набросок Мандельштама о Шкл.— последняя реплика поэта в их многолетнем споре: «Его голова напоминает мудрый череп младенца и философа. Это смею щийся и мыслящий тр(о)ст(ник). Я представляю себе Шкловского диктующего на Театральной площади. Толпа окружает и слушает его как фонтан. Мысль бьет изо рта, из ноздрей, из ушей, прядает равнодушным и постоянным током, еже минутно обновляющимся и равным себе. Все переменится, на площади вырастут новые здания, но струя будет все так же прядать — изо рта, из ноздрей, из ушей. (...) Фонтан для V-ro века по Р. X. был тем же, что кинематограф для нас. Заказ тот же самый. Шкловский поставлен на площади для развлечения современни ков, но все же его улыбка исполнена брызжущей и циничной уверенностью, что он нас переживет. Ему нужна оправа из легкого пористого туфа. Он любит, что бы ему мешали, не понимали его и спешили по своим делам. Улыбка Шкловского говорит: все пройдет, но я не иссякну, потому что мысль проточная вода» (в сокр. приведено: Мандельштам О. Ук. соч. С. 301). МИР БЕЗ ГЛУБИНЫ. Впервые - Литературный критик. 1933. № 5. С. 118—121. Вариант — Литературный Ленинград. 1933. 20 ноября. № 15. Печ. по журн. В текст ст. вошли отр. из опубл. ранее ст. «Факт быта и факт литературный» (Вечерняя Москва. 1929. 14 дек. № 288) и «Конец барокко». Назв. ст., очевидно, отсылает к строкам из несохранившейся трагедии В. Кюхельбекера «Вечный жид»: «Вы на воде, на прозе взрощены: / Для вас поэзия и мир без глубины...» (взяты эпиграфом к ст. Кюхельбекера «Поэзия и проза»; с этими материалами Шкл. мог быть знаком через Ю. Тынянова).

541