Гамбургский счет

ную занавесь небесного крова, поставившей каждого перед миро вой пустотой; совершилось вторжение неизвестных пустот в обы денные мелочи жизни арбатцев, напоминающее действие от «L'Intruse» Метерлинка; и появления этой «Втируши» вовсе сопровождались поганеньким «сацовским» лейтмотивом, изо бражающим «Жизнь человека» или жизнь Комарова «Мише ля», Богданова, Патрикеева, Выгодчикова; и всех прочих арбат цев, за исключением «Блигкена и Робинсона», который, ока зывается «Некто в сером», сказавшим арбатскому человеку, что человек этот умер; тогда-то и началось весьма спешное умира ние арбатского (порой приарбатского) человека: в могилу упал Байдыков; могикане из церкви Троицы, что на Арбате,— исчез ли; и «Когтев» уже торговал, где сиял столько лет, восхититель ный выгодчиков огонь; и профессор Н. И. Стороженко — пред смертно согнулся» (с. 61—62). «Выгодчиков свет» — это свет в магазине Выгодчикова, уви дав этот свет, маленький Бугаев сказал свое первое слово: «Огонь». Но «выгодчиков свет» в то же время — «свет вообще»; а собственные имена в «Арбате» не что иное, как своеобразное замещение протекающих образов. Был старый спор у символистов, раскалывающий их верти кально, как раса какая-нибудь раскалывается в самой себе на длинноголовых и короткоголовых. У символистов был спор по вопросу, был ли или не был символизм только методом искус ства? Всей своей жизнью показывал Андрей Белый, что симво лизм не только искусство. Спор, кажется, кончается. Не слышно в последней вещи Анд рея Белого об антропософии. Антропософия сыграла свою роль, она создала новое отношение к образу и своеобразную двуплан ность произведения. Математик Пуанкаре (кажется, он) говорил, что математики убирают потом леса, по которым они добрались до своего пост роения. Леса Белого убираются. Его сегодняшняя проза «Москва» не проще прежней, но в ней новая форма уже целиком эстетически осмыслена. Она войдет в новую русскую прозу. Попытки же Белого жить параллельно антропософии оста нутся его личным несчастием. В таких подсобных несчастьях иногда нуждается человеческая культура. Они необходимы, как разлука для торможения действия романа. В своей последней вещи Белый уже не антропософ.