Гамбургский счет

в основу романа: событие внутренней важности не укладывается в сюжет; архитектоника фабулы, архитектоника стиля обыкно венно обстругивает подоснову сюжета, которая есть священное переживайье души; от него попадает клочок; а «роман» пре подносится; критика ищет «идею», вытаскивая ее не оттуда, где скрыта она. (...) Если нет у писателя той таинственной точки, откуда, как пар, поднимается лучеиспускание мифа, то он не писатель, хотя бы стояла пред нами огромная серия великолепных романов его; если же он закрепит не сюжет, а лишь точку рожденья сю жета, непроизвольно положенную в основу сюжета,— перед читателем пробегут лишь «негодные средства»: обрывки, наме ки, потуги, искания; ни отточенной фразы, ни цельности образа не ищите вы в них; косноязычие отпечатлеется на страницах его дневника; нас займут не предметы сюжета, а — выражение авторского лица ищущего сказаться; и — не могущего отыскать никаких выражений. Так — всякий роман: игра в прятки с читателем он; а значе ние архитектоники, фразы — в одном: отвести глаз читателя от священного пункта: рождения мифа» (с. 40). Дальше в «Записках чудака» идет фраза о том, что «назначе ние этого дневника — сорвать маску с себя как с писателя; и — рассказать о себе, человеке, однажды навек потрясенном» (с. 40) ; еще дальше автор обещает писать, как сапожник. Все это узнаем мы из «Записок чудака». Я расскажу о том, как Андрей Белый боролся с искусством, а искусство его съело. Как он оказался писателем в маске сапож ника. Но сейчас я интересуюсь только заданием «Эпопеи». Там два задания: 1. «Эпопея» — система, в которую входят и старые романы Андрея Белого. 2. «Эпопея» как самостоятельная вещь, написанная вне сю жета и начатая «Записками чудака». Но в четвертом номере «Записок мечтателей» мы имеем но вый лик «Эпопеи». «Эпопея» начинается здесь «Преступлением Николая Ле таева». Здесь, оказывается, «отвлеченность «Записок чудака» есть отвлеченность предисловия, основная тема «Записок» в после дующих томах задуманной «Эпопеи» пройдет в конкретном, «романном» виде, обросши фабулой и не представляя собой «записок» (с. 24). Здесь непонятно одно: куда девалась вещь иод названием «Котик Летаев». «Котик Летаев», несомненно,— «Николай Летаев», и два этих романа продолжают всеми своими персонажами друг друга, не перекрывая один другого. 216