Гамбургский счет

о Толстом вызвана у Горького самой темой: «воспоминаниями». Но это не совсем так. Во-первых, можно возразить, что в иную эпоху воспоминания вылились бы в другую форму, во-вторых, горьковские воспоминания не одиноки в современной русской литературе. Не мотивированы воспоминаниями последние вещи Горь кого. В иную эпоху все эти наблюдения были бы только корнями для связного произведения, вошли бы в него измененными. Сейчас они напечатаны, так сказать, обнаженно. Это — записная книжка писателя. Но дана она — и дана по праву — как законченное художественное произведение. Отрывки эти сведены то темой, например, «как ведут себя люди наедине» или «пожары», то общей мыслью, например, мыслью о совести. Вопросы, поднятые в книге, старые: совесть, разум. По старому прорываются среди прозы стихи, но они уже замаски рованы, не приписаны герою. Ново в отношении к жизни у Горького, что в этих вещах он совершенно штатский: не имеет никакого официального веро учения. Жизнь кажется ему противоречивой, и он работает ее нелепо стью, рассказывая о странных людях, приходящих к нему. «Мокрым утром марта в 17 году ко мне пришел аккурат ненький человечек лет сорока, туго застегнутый в поношенный, но чистый пиджачок. Сел на стул, вытер платком лицо и, отду ваясь, сказал не без упрека: — Высоконько изволите жить, для свободного народа за труднительно лазить на пятый этаж! (...) Осторожно внюхиваясь, человек осмотрел меня, полки книг и сказал: — Действительно — господин Пешехонов будете? — Нет, я Пешков. — А это не одно то же самое? — Не совсем. Он вздохнул и, еще раз осмотрев меня, согласился: — И не похоже: у того бородка. Значит: я попал в недора зумение. Сокрушенно покачал головою: — Эдакие путаные дни!» Этот странный человек предлагает Горькому-Пешкову стран ный закон. Не привожу его, хотя мне и очень хочется переписать весь отрывок, чрезвычайно хорошо сделанный. Уходит человек странно. «— Значит — господин Пешехонов не одно то же самое, что господин Горький? Писатель? — Нет, не одно... — Очень затруднительно понять это,— сказал он, вдумчиво

209