Гамбургский счет

прищурясь.— Как будто бы два лица, а выходит — три! Если же считать — трое, то будет два. Разве нарушение закона арихмети ки не запрещено властями? — Властей еще нет... — Н-да... Так! И — с точки зрения устава о паспортах — по двум паспортам жить не разрешается. Закон! Неодобрительно кивнув головою, он пошел к двери (...>. За дверью, набивая на ноги калоши, он ворчал: — Тут сам Бисмарк... Не то — двое... не то — трое...» Умение цитировать — умение трудное. Я его сейчас нару шил. Жалко было рвать отрывок, но все же пришлось его уродо вать. Для Горького в этом куске ново и то, что он из него ничего не вывел. Просто вырезал запутавшегося человека и пустил в свет. Раньше он не удержался бы от нравоучения, но Горький в этой вещи любуется нелепостью и связан, может быть, с Леско вым. Вещь, при всей своей простоте, оказалась узорчатой. «Заметки» состоят из продолжения книги о Л. Толстом и не скольких отрывков из дневника, среди которых выделяется за метка о том, «как ведет себя человек наедине сам с собой». В поведении людей Горького поразила странность его: «(...> клоун Рондаль, англичанин, проходя пустынным кори дором цирка мимо зеркала, снял цилиндр и почтительно по клонился своему отражению. В коридоре не было ни души (...). Его поступок поверг меня в темное, неприятное изумление. По том я сообразил: клоун — да еще англичанин — человек, ремес ло или искусство которого — эксцентризм. Но я видел, как А. Чехов, сидя в саду у себя, ловил шляпой солнечный луч и пытался — совершенно безуспешно — надеть его на голову вместе со шляпой. И я видел, что неудача раздра жает ловца солнечных лучей,— лицо его становилось все более сердитым. Он кончил тем, что, уныло хлопнув шляпой по коле ну, резким жестом нахлобучил ее себе на голову, раздраженно отпихнул ногой собаку Тузика, прищурив глаза, искоса взглянул в небо и пошел к дому. (...) Профессор M. М. Тихвинский, химик, сидя у меня в столо вой, спрашивал свое отражение в медном подносе: — Что, брат, живешь? Отражение не ответило. Он вздохнул глубоко и начал тща тельно, ладонью стирать его, хмурясь, неприятно шевеля носом, похожим на зародыш хобота. (...) Отец Ф. Владимирский поставил перед собою сапог, внуши тельно говорил ему: — Ну,— иди! Спрашивал: — Не можешь?

210