Гамбургский счет

вого лица, причем рассказчик сам не действует. Чистый сказ, так удававшийся Лескову, почти не выражен у Горького. Пей зажные куски носят явно вставной характер. Оживление рассказа перебиванием у Горького дается очень часто совершенно примитивно. Если у аббата Прево в «Манон Леско» кавалер де Грие рассказывает целый роман в два приема и только раз переведя во втором куске дух, то у Горького суще ствует своя схема рассказа, выдержанная им до последних вещей (см. «Отшельник» и «Рассказ о безответной любви»). В рассказах этого типа присутствие рассказчика, записы вающего действие, носит рудиментарный характер. Обычно оно сказывается тем, что рассказ перебивается описанием обста новки действия или вставными сентенциями. В «Отшельнике» два рассказчика: автор пересказывает рас сказ другого человека. Иногда «автор» задает вопрос. Производит впечатление, что подобный слушатель нужен только для того, чтобы подталкивать запинающееся развитие рассказа. Так встряхивают, чтобы они шли, плохо сделанные или сломанные часы. Мы видим, конечно, что периоды у Горького, которые я в неосторожно написанной фразе назвал резко разграниченными, на самом деле перекрывают друг друга. Вернее было бы говорить о нескольких манерах писать. Третий период творчества Горького, период «Исповеди», «Матери», можно было бы определить как дидактический, с убылью песенного элемента. Предпоследний, считая от нашего времени, период творче ства Горького начинается, может быть, «Городком Окуровым», переходит в «Детство», «В людях» и сейчас написанные «Мои университеты». В этот же период написана Горьким очень хорошая книга рассказов «Ералаш». Главным материалом в работах этого периода является автобиография. Это не автобиография Горького; для этого она слишком вмес тительна. Это «история моего современника»,— так мог бы на звать свою книгу Горький с большим правом, чем Короленко. Лев Толстой когда-то писал о борьбе «генерализации» (об щего строения) с «подробностями» в своих романах. Романы Горького все живы подробностями. Сюжетное строе ние их просто до крайности: человек ищет место. По техническому совершенству, да и просто по занимательно сти, Горький этого периода — явление совершенно замечатель ное. В Горьком есть пафос количества. Он столько знает, столько помнит, что эта уйма знания людей образует своеобразный по топ, гипнотизирует своим количеством. Мне в разговорах приходилось убеждаться, что Горький

206