Гамбургский счет

для него полон неизъяснимой радости. Но тотчас затем он вспом нил о Коразове: я могу все потерять из-за одного слова». Пропускаю конец цитаты и беру начало следующей XXX гла вы. «Выходка Матильды доказала ему всю мудрость русской политики. «Мало говорить, мало действовать» — вот единствен ное средство спасения. Он поднял Матильду и, не говоря ни слова, усадил ее на диван»*. Этот парадоксальный, извне инспирированный, созданный Стендалем образ действия — у Толстого преломился в ряд худо жественно построенных образов о раненых, ненатурально сто нущих, и о всех людях, действующих в каком-то разрыве с пе реживаниями. У Леонида Андреева парадоксальность отношений бралась путем неожиданности «потому что», о котором я говорил в нача ле статьи. «Потому что», то есть отношением причины и следст вия, он связывал самые парадоксальные вещи. Ощущение не вязки действовало здесь так же художественно, как в примере Челлини приятно было видеть удачно к месту вмонтированный камень. Чехов, который носил в себе большую, не всегда удачно осу ществляемую художественную культуру, прибегал часто к элипсису. Он выпускал части рассуждения, и разорванные куски зву чали странно и противоречиво. Классический пример: «И жари ща в этой Африке!» У Бунина есть в воспоминаниях о Чехове запись разговора. В этом разговоре Чехов сперва восхищался фразой из сочинения одной девочки — «море было большое». Потом после большой паузы сказал: «Хорошо быть гимнази стом». Бунин старательно и довольно удачно заполнил расстоя ние между этими фразами, показывая, как могла мысль прийти от одной к другой. Вот Чехов никогда не занялся бы этой работой. Ему худо жественно нужны были эти фразы именно в их противоречии. Бунинская школа, более поздняя по времени, примитивнее по строению; она напоминает мне то, что в лингвистике называ ется орфографическим произношением. При таком произноше нии говорящий вычеканивает звуки, не существующие в живой речи. Такая речь характерна для интеллигентов больших горо дов, в частности для Питера, где нет местного диалекта. Иван Бунин говорит, как пишет, и поэтому по справедли вости заслуживает названия классического писателя. Не он один, конечно, представляет собой носителей тради ций психологической новеллы. Но некоторые из друзей И. Бунина, желая продолжать ста рую русскую прозу, сами уже давно находятся на иных пу тях. Таким мнимым эпигоном является Алексей Толстой**.

200