Гамбургский счет

умелом использовании параллелизмов, на том, что в них введены картины природы, как бы аккомпанирующие действию. Сравни тельно с европейской новеллой тургеневская новелла, так ска зать, мелодекламационна. Совершенно выпадал из сюжета Лесков во многих своих ве щах. Увлечение «стилем» ослабляло у него интерес к сюжетной композиции. В большом рассказе «Смех и горе» во время дейст вия незаметно меняется сам герой рассказа. Вместо дяди на сме ну выступает племянник, причем тон рассказа не меняется; очевидно, герой глубоко безразличен автору. Героя фактически нет; он — только мотивировка связи отдельных эпизодов. Таким образом, мы видим, что сюжетная сторона у многих русских писателей была в забросе и пренебрежении. Многие романы Тургенева просто плохо скомпонованы, на пример, «Рудин» состоит из одного большого эпизода с Ната шей + эпилог. То есть вместо классического типа романа, сра щенного из находящихся в сложных взаимоотношениях друг с другом эпизодов, мы имеем, так сказать, одноактный роман. Сильна была сюжетная сторона у Достоевского, но, главным образом, под непосредственным влиянием французского романа. Эту особенность Достоевского замечали и против нее протесто вали его современники. Привожу отрывок из письма Н. Стра хова к Ф. М. Достоевскому (от 12 апреля 1871 года, опублико вано в «Русском современнике» № 1, 1924 год. С. 200): «Но, очевидно же: Вы пишете большею частью для избранной пуб лики, и Вы загромождаете Ваши произведения, слишком их .ус ложняете. Если бы ткань Ваших рассказов была проще, они бы действовали сильнее. Например, «Игрок», «Вечный муж» произ вели самое ясное впечатление, а все, что Вы вложили в «Идио та», пропало даром. Этот недостаток, разумеется, находится в связи с Вашими достоинствами. (...) И весь секрет, мне кажет ся, состоит в том, чтобы ослабить творчество, понизить тон кость анализа, вместо двадцати образов и сотни сцен остановить ся на одном образе и десятке сцен». Однако и у Достоевского мы видим в поздний период его работы распадение сюжетной формы: обращение беллетристики в «Дневник писателя». Другой чертой, указывающей на перерождение строения русской прозы, является очень оригинальное явление, которое я назвал бы — упадком «потому что»,— если бы мог условиться с читателем, что этот термин взят мною случайно и не претен дует в своем употреблении ни на вечность, ни на годы. Дело в том, что в традиции конца XVIII и XIX вв. было — подробно мотивировать, почему именно герой поступает так, а не иначе. Очень часто такая мотивировка давалась в форме психологического анализа. Первоначально в новелле действие давалось совсем без мотивировки, а мотивировка появилась позднее из попытки ввязать в текст объяснительные речи. Эти

198