Фантазии об искусстве

ИЗ ПЕРЕПИСКИ ВАКЕНРОДЕРА И ТИКА

дружеским расположением к автору; прочти его в ближай шее время и обрати особое внимание на сцены у отшель ника, это, по-моему, самое прекрасное, триумф автора, так я представлял себе моего Альманзора (если ты еще по мнишь этот торопливый набросок), к такому идеалу я стре мился, так хотел написать, так все выразить. Я достал обе части «Гения», и оттого, что Швингер (?) часто бывает у меня и при этом всегда наводит скуку, а со Шмолем вообще неизвестно о чем говорить, и, главное, оттого, что я так много ожидал от второй части, мы ре шили, что я прочту им обе части подряд и что мы начнем в четыре. Их это весьма заинтересовало, ибо первая часть должна привлечь всякого, и мы порешили, что Швингер останется у нас, так как можно было предвидеть, что мы вряд ли кончим ранее двух часов ночи; мы не ошиблись, ибо первую часть закончили уже после девяти. Началась вторая — и увы! я далеко не был так счастлив, особенно при тех сценах, о которых я тебе уже говорил, и именно тогда (уже после полуночи) оба моих слушателя стали всякую минуту засыпать, ведь, в сущности, здесь нет ни действия, ни развития сюжета, однако ж я был в таком прекрасном настроении, так любил всех людей, весь мир стал мне так дорог, что я вовсе не сердился и все читал дальше с тем же энтузиазмом, с тем же непрерывным усердием, и после двух часов книга была закончена. В не большой перерыв, когда я не мог ни говорить, ни думать, все сцены повторялись у меня перед глазами, я чувствовал себя так, как бывает с тобой, когда после захватывающего акта трагедии вдруг зазвучит безвкусная, пошлая музыка, я слышал болтовню, не воспринимая ее, я был убаюкан прелестнейшими мечтами и так переполнен чувствами, что бывает со мной лишь изредка, лишь в прекраснейшие ча сы самого счастливого одушевления, я стоял на много сту пеней выше, нежели обычно, тысячи идей, тысячи великих замыслов парили вокруг меня на золотых облаках и, улы баясь, кивали мне — но зачем я буду описывать тебе то, чего никто не знает лучше тебя? — Шмоль и Швингер по шли в спальню и стали укладываться, я же собирался провести ночь на стуле, как было условлено. Они унесли свечу, я был один, вокруг меня ночь, лишь летние сумерки пробивались в окно и сонно выглядывали из-за белых штор, ночь, казалось, смотрит навстречу дню мутными раздраженными глазами. Я стоял, задумчиво опершись на 213