Эстетика. Том второй

тересах всецело объективного содержания, о страстях, не выхо дящих за пределы этого содержания. Эти произведения отлича ются красноречием и способом выполнения, соответствующим мыслительному содержанию. Над кругом героев и образов, инди видуально самостоятельных лишь в пределах такого пафоса, воз вышается круг богов, характеризующийся еще большей объектив ностью. Даже там, где искусство становится более субъективным, как в бесконечных играх скульптуры (например, в барельефах), в позднейших элегиях, эпиграммах и других прелестных видах ли рической поэзии,— способ выполнения все же более или менее диктуется самим предметом, обладающим уже своей объективной формой; здесь появляются твердо очерченные, определенные в своем характере образы фантазии —Венера, Вакх, музы. И в позднейших эпиграммах мы имеем перед собою описания сущест вующего, или же, как это делал Мелеагр, знакомые цветы спле таются в венок и получают благодаря чувству осмысленную связь. Это веселые хлопоты в богатом доме, наполненном всевоз можными дарами, произведениями и годной для любой цели ут варью; поэт и художник — только волшебник, их вызывающий, собирающий и группирующий. Совершенно иначе обстоит дело в романтической поэзии. По скольку она является светской и не связана непосредственно со священной историей, добродетели и цели ее героизма не те, что свойственны греческим героям, нравственность которых раннее христианство рассматривало лишь как блестящий порок. Ибо греческая нравственность предполагает существование человече ского, которое приняло определенную форму и в котором воля (она должна быть, согласно своему понятию, деятельной в себе и для себя) достигла определенного содержания и осуществлен ных отношений свободы, обладающих абсолютной значимостью. Это отношения между родителями и детьми, супругами, гражда нами города, гражданами государства в своей реализованной сво боде. Так как это объективное содержание действия относится к развитию человеческого духа, совершающемуся на положительно признанной и упроченной природной основе, то оно уже не мо жет соответствовать той концентрированной религиозной заду шевности, которая стремится уничтожить природное в человеке. Оно должно уступить место противоположной добродетели смире ния, отречения от человеческой свободы и прочного спокойствия в себе. В силу своей односторонности добродетели христианского благочестия умерщвляют мирское и делают субъект свободным 268·