Эстетика. Том второй

внешней стороны — портретное начало в искусстве. Оно не зату шевывает частные черты и формы, как они непосредственно су ществуют,— убогость природного, жизненные лишения — и не ставит на их место нечто более соразмерное. Впрочем, и в этом отношении мы должны требовать соответствия от данного вида искусства. Однако определенная форма этого соответствия ста новится безразличной и не очищается от случайностей конечно го эмпирического бытия. Необходимость этого всеохватывающего определения роман тического искусства может быть оправдана еще и с другой сто роны. Классический идеал, там, где он стоит на своей истинной высоте, завершен в себе, самостоятелен и невосприимчив; он вы ступает как завершенный индивид, отклоняющий от себя иное. Его облик есть его собственный облик, он живет всецело в нем и только в нем; он не должен приобщаться к обыденности эмпи рического и случайного. Поэтому тот, кто воспринимает эти идеалы как зритель, не в состоянии понять их существование как нечто внешнее, родственное его собственному явлению. Хотя об разы вечных богов и человечны, они все же не принадлежат смертным; ибо сами эти боги не подвержены недугам конечного существования, а непосредственно возвышаются над ними. Общ ность с эмпирическим и относительным разрушена. Напротив, бесконечная субъективность, абсолютное начало романтического искусства не погружено в свое явление, оно внутри себя и вследствие этого обладает своим внешним не для себя, а для других в качестве свободного и доступного каждому внешнего аспекта. Далее, это внешнее должно принять облик обыденного, эмпирически-человеческого, так как сам бог нисходит здесь в конечное, бренное существование, чтобы опосредствовать и примирить абсолютную противоположность, заключающуюся в понятии абсолютного. Благодаря этому эмпирический человек обретает сторону, открывающую ему некое родство и точку со прикосновения, так что он начинает с доверием подходить к себе в своей непосредственной природности. Внешний облик не отпу гивает его классической суровостью по отношению к частному и случайному, а предлагает его взору то, чем он сам обладает, пли то, что он знает и любит в своем окружении. Эта родственность в обыденном и есть то, чем доверчиво привлекает нас романтиче ское искусство. Но так как внешнее, принесенное в жертву обы денности, самим фактом жертвы должно указывать на красоту души, на величие задушевности, святость чувства, то оно вместе с тем призывает нас погрузиться во внутреннюю жизнь духа, в его абсолютное содержание и освоить их.

Ш