Эстетика. Том третий

какую в одном и том же произведении не осмеливался доныне ни один драматический поэт. Подобно этому и шиллеровский Карл Моор возмущается всем общественным порядком, всем состоянием мира и человечества своей эпохи и в этом всеобщем смысле восстает против них. Вал ленштейн равным образом замышляет великое и всеобщее дело — единство и мир Германии, цель, которой он не достигает как вследствие того обстоятельства, что средства его, искусственно и внешне поддерживаемые, рушатся как раз в тот момент, когда они должны быть пущены в ход, так и потому, что он поднимает ся против авторитета императора и, сталкиваясь с его могуще ством, терпит крах вместе с задуманным им делом. Вообще такие всеобщие мировые цели, какие поставили перед собой Карл Моор и Валленштейн, не может проводить в жизнь один индивид так, чтобы все остальные становились его послушными орудиями, но подобные цели сами пролагают себе дорогу — отчасти по воле многих, а отчасти против их воли и помимо их сознания. В качестве примера, когда цели постигаются как внутренне субстанциальные, я приведу некоторые трагедии Кальдерона, где сами действующие индивиды пользуются любовью, честью и т. п. с точки зрения их прав и обязанностей, как бы согласно с некоторым особым кодексом твердо установленных законов. Неч то подобное, хотя и на совершенно иной основе часто происхо дит и с трагическими образами Шиллера, поскольку эти инди виды понимают и отстаивают свои цели в смысле всеобщих аб солютных человеческих прав. Например, уже майор Фердинанд в «Коварстве и любвп» полагает, что защищает права природы от условностей моды, а маркиз Поза прежде всего требует сво боды мысли как неотъемлемого блага человечества. Но в целом в современной трагедии индивиды действуют отнюдь не ради субстанциальности своих целей, и не субстан циальность оказывается пружиной их страсти, но в них требует удовлетворения субъективность сердца и души или особенность их характера. Ибо даже в только что приведенных примерах у героев испанских драм чести и любви содержание целей само по себе настолько субъективно, что права и обязанности могут непосредственно совпадать с собственными желаниями сердца, а в ранних произведениях Шиллера все эти гордые слова о при роде, человеческих правах и совершенствовании мира кажутся лишь мечтательностью, свойственной субъективному энтузиазму. И если в позднейшие годы Шиллер стремился выразить более зре лый пафос, то лишь потому, что он хотел восстановить принцип античной трагедии и в современном драматическом искусстве. ,603