Эстетика. Том третий

Я уже говорил по поводу итальянской живописи, что даже в состоянии глубочайшей скорби и крайнего душевного раскола должно присутствовать примирение с собою, сохраняющее, не смотря на слезы и страдания, черты спокойствия и счастливой уверенности. В глубокой душе и скорбь остается прекрасной, как у арлекина царят изящество и грация. Подобно этому природа наделила преимущественно итальянцев также и даром мелодиче ского выражения, и в их старинной церковной музыке мы нахо дим наряду с величайшим религиозным благоговением одновре менно и чистое чувство примирения. Если даже душу и охваты вает глубочайшая скорбь, то остаются все же красота и блажен ство, величие и творческая деятельность фаптазии в многообраз ном наслаждении ее собою. Это красота, выглядящая как нечто чувственное, и часто это мелодическое удовлетворение сводили просто к чувственному наслаждению. Но ведь искусство призвано развертываться именно в чувственной стихии и должно возводить дух в сферу, основным тоном которой, как и в сфере естествен ного, остается удовлетворенность внутри себя и собой. уу. Поэтому если мелодическому элементу и должно быть присуще своеобразие чувства, то музыка, изливая страсть и фяи тазию в звуках, все же должна возвысить этим чувством душу, погружающуюся в него, заставить ее воспарить над своим содер жанием и создать для нее такую сферу, где она могла бы беспре пятственно возвращаться из этой погруженности к чистому чув ствованию самой себя. Это, собственно, и составляет подлинную стихию пения, характерную для музыки. Главным является здесь не просто движение определенного чувства как такового — любви, тоски, веселья и т. д., но развертывание и самонаслаждение воз вышающейся над этим чувством внутренней жизни в ее страда ниях и ее радостях. Подобно тому как птицы в лесу, жаворонок в поднебесье поют свободно и радостно, просто чтобы петь, и это чистое творчество природы не имеет какой-либо иной цели и оп ределенного содержания, так же обстоит дело и с человеческим пением и мелодическим элементом выражения. Это особенно характерно для итальянской музыки и поэзии, которая часто переходит в мелодическое звучание как таковое. Чувство и его определенное выражение могут тогда показаться исчезнувшими в ней или действительно исчезнуть, ибо она стре мится к наслаждению искусством как искусством, к гармоничной настроенности души и ее самоудовлетворению. В большей или меньшей степени это присуще всякому вообще подлинно мелоди ческому началу. Простая определенность выражения хотя и имеется налицо, но одновременно упраздняется, ибо душа погру-

, 324