Эстетика. Том третий

воспламеняет луч блаженства, любви в душе, которая в страда ниях и величайших утратах не только чувствует себя умиротво ренной пли даже равнодушной, но чем глубже она страдает, тем большую глубину чувства и уверенность любви открывает и в скорби обнаруживает, что преодолела в себе π внутри себя. В античпых же идеалах независимо от упомянутой черты тихой печали мы видим лишь выражение скорби благородных натур, как, например, у Ниобеи и Лаокоона. Они не впадают в от чаяние и не жалуются, а обнаруживают себя в своем величии и великодушии, но это сохранение себя оказывается пустым; страдания, боль есть как бы последний момент, и вместо прими рения и удовлетворения должна наступить холодная покорность судьбе, в которой индивид без надлома отказывается от того, за что он держался. Низкое не попрано, не обнаруживается ни яро сти, пи презрения, ни досады, но величие индивидуальности яв ляется все же оцепенелым у-себя-бытием, неудовлетворенным перенесением ударов судьбы, в котором багородство и скорбь души оказываются неуравновешенными. Только романтическая религиозная любовь носпт печать блаженства и свободы. Это единение и удовлетворенность по своей природе пред ставляют собой нечто духовно конкретное, ибо это есть чувство духа, усматривающего в другом единство с самим собой. Поэто му если изображенное содержание должно быть полным, то не обходимы две стороны, поскольку для любви требуется удвоение духовной личности. Любовь опирается на две самостоятельные личности, обладающие, однако, чувством своего единства. С этим единством всегда одновременно связан момепт отрицательности: любовь принадлежит субъективпости, субъект же есть это для себя сущее сердце, которое, чтобы любить, должно отречься от самого себя, должно отказаться от себя, должно пожертвовать неприступной гранью своего своеобразия. Эта жертва составляет трогательную сторону любви , живущей и чувствующей лишь в этой самоотдаче. Поэтому если в самоотречении человек сохра няет свою самобытность и снятием своего для-себя-бытпя дости гает как раз положительного для-себя-бытия, то в чувстве этого единения и его высшего счастья остается все же отрицательный момент, остается умпленпе,— пе как чувство жертвы, а как ощущепие незаслуженного блаженства чувствовать себя, несмот ря на все это, самостоятельным и в единстве с собою. Умиле ние есть чувство диалектического противоречия, заключающего ся в том, что мы поступились личностью и все же сохраняем самостоятельность,— противоречия, присущего любви и вечно в ней разрешающегося.

210