Эстетика. Том третий

ся изумляться изяществу вкуса, подбору предметов, отчетливости группировки, как и легкости исполнения и свежести колорита; преимущества эти, разумеется, в гораздо большей степени были свойственны тем первоначальным образцам, в соответствии с ко торыми были сделаны, например, фрески в так называемом доме поэта-трагика в Помпеях. К сожалению, до нас ничего не дошло из произведений крупных мастеров. Однако, сколь бы превосход ными ни были эти первоначальные картины, следует все же за явить, что при недосягаемой красоте своей скульптуры античные народы не могли довести живопись до той степени собственно живописного мастерства, которой она достигла в христианскую эпоху средневековья и в особенности в XVI и XVII веках. Само по себе естественно допустить это отставание живописи от скульп туры у древних, ибо подлиннейшее ядро греческого миросозерца ния более всего совпадает с принципом именно скульптуры, чем какого-нибудь другого искусства. Но в искусстве духовное содер жание нельзя отделить от способа выражения. Если же в этой связи поставить вопрос, почему только благодаря содержанию ро мантической формы искусства живопись достигла присущей ей высоты, то именно проникновенность чувства, блаженство и боль души явились тем требующим внутреннего одухотворения глубо ким содержанием, которое открыло путь более высокому художе ственному совершенству живописи и с неизбежностью его обус ловило. В этой связи в качестве примера я хочу спова напомнить здесь о замечании Рауля Рошетта по поводу изображения Исиды, держащей Гора на коленях. В общем, сюжет здесь тот же, что и в христианских изображениях мадонны: богоматерь с младенцем. Различие же в понимании и изображении того, что заключено в этом сюжете, огромно. У египетской Исиды, встречающейся в подобном положении на барельефе, нет ничего материнского, нет нежности, нет никакого следа души и чувства, которое имеется даже в более грубых византийских изображениях богоматери. А что сделал из мадонны и младенца Христа тот же Рафаэль или другие великие итальянские мастера! Какой глубиной чувства, какой духовной жизнью, какой проникновенностью и полнотой, каким величием и привлекательностью веет на нас от каждой черты, как это человечно и вместе с тем всецело проникнуто бо жественным духом. В каких бесконечно многообразных формах и положениях этот сюжет воспроизводился нередко одними и теми же мастерами, а еще чаще различными художниками. Мать, пре чистая дева, телесная и духовная красота, величие и прелесть — все это и в дальнейшем попеременно выделяется в качестве ос

7 Гегель, т, 8

193