Эстетика. Том четвертый

реальность нравственности как абсолютной индифференции и од новременно нравственности как реального отношения в существу ющей противоположности, так что последнее насильственно под чинено первому и само это подчинение является безразличным (indifferenziert) и примиренным. Это примирение состоит именно в познании необходимости и в праве, которое нравственность дает своей неорганической природе и под-земным силам, передавая и жертвуя им часть самой себя. Ибо сила жертвы состоит в созерца нии и объективировании этой запутанной связи с неорганическим элементом. Благодаря такому созерцанию эта запутанность раз решается, неорганическое отторгается и, будучи познанным как таковое, само включается в индиффѳренцию; а живое жертвует тем, что оно знает как часть самого себя, и, отдав это смерти, одновременно признает ее права и вместе с тем очищается от нее. Это и есть представление трагедии в сфере нравственности, трагедии, которую абсолют вечно играет с самим собой: он веч но порождает себя в качестве объективности, обрекает себя в этой форме на страдание и смерть и затем поднимается из пра ха к величию. Божественное непосредственно имеет двойствен ную природу в своей форме и объективности, и его жизнь есть абсолютное единство этих двух природ. Но движение абсолютно го противоборства этих природ предстает с божественной сторо ны, постигшей в этом себя, как храбрость, с помощью которой божественное освобождается в смерти другой противоборствую щей стороны, но благодаря этому освобождению дает ей собст венную жизнь (ибо она существует лишь в связи с этим другим) и столь же абсолютно воскресает (ибо эта смерть как жертва второй природой является насильственной). С другой же стороны, божественное движение представляется таким образом, что чис тая абстракция этой природы, которая имеет только подземную, чжсто отрицательную силу, снимается благодаря живому объеди нению с божественным. Последнее просвечивает в ней и превра щает ее посредством этого идеального единения в духе в свое примиренное живое тело, которое в качестве тела сохраняет одновременно и свое различие и свою бренность и посредством духа созерцает божественное как нечто себе чуждое. Картину этой трагедии в ее более конкретной определенно сти по отношению к нравственной сфере дает нам исход суда над Орестом, свершаемого Эвменидами как олицетворением сил права, находящегося в состоянии распада (Differenz), и Аполлоном, богом света, лишепного дифференций,— суда перед лицом нравст венной организации, афинского народа. С человеческой стороны, этот парод в лице афинского ареопага признает за обеими силами

69