Античность. Средние Века. Новое время. Проблемы искусства

действия состоит в том, чтобы показать восхождение Фауста от низших форм материи к высшим, от страшных и уродливых порождений грече ской фантазии — к прекрасным образам. Только пройдя этот путь, может Фауст достигнуть высшего воплощения красоты — Елены. В самой же классической Вальпургиевой ночи вершиной всей лестницы образов от уродливого до прекрасного является Галатея. Если для Фауста идеалом является Елена, то для Гомункула — Галатея. В конце второго акта к многочисленным персонажам приближается Галатея в своей раковине, превращенной в колесницу. Увидев красавицу, Гомункул в своей стеклянной колбе устремляется к ней. Плавучая про цессия останавливается и возглавляющий ее Нерей замечает, что — Вкруг раковины и у ног Галатеи Пылает огонь то сильней, то слабее, Как будто приливом любви пламенея. Да, пылая любовью, Гомункул забывает об осторожности, и мы узна ем от Фалеса: Несчастный на трон налетает стеклом, Стекло разбивается, а наполненье, Светясь, вытекает в волну целиком. Пламя любви Гомункула буквально зажгло море, и хор сирен воспе вает это чудо:

Как пышут и светятся волны прибоя, Друг друга гоня и ошибаясь гурьбою! Всем морем чудесный огонь овладел, И блещут в воде очертания тел. Хвала тебе, Эрос, огонь первозданный, Объявший собою всю ширь океана!

Слава чуду и хваленье! Море в пламени и пене! Слава влаге и огню! Слава редкостному дню!

Какие прекрасные строки! Они приведены не только из-за невольного восхищения, постоянно овладевавшего автором, когда, сопоставляя репро дукции с текстом, невозможно было избежать волшебства поэзии Гете, столь вдохновенно воссозданной в русском стихе Борисом Пастернаком. Гете имел перед глазами один из шедевров Рафаэля. Об этой картине можно многое сказать, но мы остановимся лишь на одной из ее особен ностей. «Триумф Галатеи» — одна из наиболее динамичных картин Ра фаэля. Каждая фигура на ней не просто в движении, а в стремительном порыве. Я уже не говорю о фигурах, окружающих Галатею, сама она тоже влекома стремительным движением вперед, преодолевая сопротивле ние сильного ветра, развевающего ее длинные волосы и конец плаща. Можно ли позволить себе догадку о том, что пришло в голову Гете, когда он разглядывал картину,— простят ли попытку вообразить, что мог один гений подумать о произведении другого? А подумать Гете мог о том, что вот картина, почти опровергающая мнение, будто живопись 185