Античность. Средние Века. Новое время. Проблемы искусства

реднем плане сам Сатана с рогами, крыльями и с когтями на ногах. Перед ним ночной горшок, стоящий здесь отнюдь не без дела. Множест во других фигур наполняют эту сцену: одна ведьма летит на козле, дру гая свалилась с него; играют музыканты, кто пляшет, кто блудодейст вует — словом, царит то грубое непотребное веселье, которое древнее воображение связывает с нечистой силой. Старинная гравюра дает выразительную аллегорию всего низменного в человеческой природе. Здесь вырвалось наружу все скотское в живых существах, поэтому они тут на глазах друг у друга бесстыдно исполняют все физиологические отправления. Со всей примитивной откровенностью гравюра рисует все то, что моралью и обычаем скрыто и подавлено, а здесь нагло торжествует. Больше, чем литературные описания, могло такое графическое изображение вдохновить Гете на создание мрачной аллегории разнузданных страстей, в стихию которых вовлек Фауста Ме фистофель. Впрочем, нельзя всю вину валить на черта. Частица злого духа была и в самом Фаусте. Гете знал и картину Михаэля Герра «Вальпургиева ночь», также отражающую народные поверья. Здесь, однако, фантазия где-то сопри касается с бытом, с реальной жизнью. Так, на картине М. Герра на переднем плане справа сидят ведьмы, которые возятся со всякой ветошью. М. Моррис считает, что образ ведьмы-старьевщицы у Гете навеян одной из фигур этой группы — ведьмой, поднявшей руки и криком зазывающей покупателей: Ни на каких торгах земли Добра такого не найдете. Все то, что тут лежит в пыли, Обломки эти и лохмотья Несчастье людям принесли. Здесь все клинки от крови ржавы,

На рюмках отпечатки губ С остатками былой отравы, Колечком каждый душегуб Надругивался над невинной, Здесь нет ни одного ножа, Который не вонзили в спину Из мести или грабежа.

Графические и живописные изображения, в той или иной мере сти мулировавшие творческое воображение Гете, имели, условно говоря, го тический колорит. На них лежала печать средневековых понятий, тради ционного городского быта, наивных представлений, коренившихся в сред невековых поверьях. Переходя ко второй части «Фауста», мы сталкиваемся с художествен ными образами иного характера, что, конечно, соответствует н строю поэзии. Вторая часть начинается сценой «Красивая местность». Уже самое обозначение места придает действию радостную окраску. «Фауст лежит на цветущем лугу. Он утомлен, неспокоен и старается уснуть. Сумерки. 176