Античность. Средние Века. Новое время. Проблемы искусства

раз между вдвигающимся в поле картины видением небесного света и поднимающейся снизу Кларой, она несет в себе радостное горение пер вого и умиленную чистоту второй. К монахине склоняется по-воскресно му нарядная горожанка, овеянная молодой свежестью и обаянием наив ной простоты. Чуть вздернутый нос, робкие линии бровей, коса на затыл ке, нежный очерк открытой шеи — все в ней напоминает таких же с опущенными веками, простодушных и исполненных мнимозначительной серьезности мадонн круга делла Роббиа. Но в тоне ее красного, подсве ченного золотисто-желтым рукавом платья столько праздничной яркости и полнокровной энергии, что в нем как бы сплавляются воедино осле пительное сияние чуда и живое тепло одухотворенного душевного подъема. «Лютнистка», созданная Джентилески также в конце второго десяти летия века,— единственный дошедший до нас его опыт в сфере бытового жанра, столь существенного для караваджистов. Быть может, именно по тому, что какие-либо априорные требования со стороны традиционной сюжетной тематики здесь отсутствовали, все особенности творческого ме тода мастера выступают особенно наглядно, в прямом соприкосновении с простым бытовым мотивом. В выборе мотива и внешних приемов его трактовки он следует за Караваджо, воспроизводя даже его эффект сколь зящего по стене луча света. Но это как раз и дает снова почувствовать, что свет у Джентилески менее плотный и энергичный, чем у Меризи, более мягкий и струящийся, ясный и чуть равнодушный. У Караваджо встреча потока света с материей — это удар, собирающий в критический заряд всю ее энергию, все краски ее бытия. У Джентилески материя пре бывает в состоянии ровного покоя и лишь играет и лучится в изливаю щемся на нее свете. Многогранность ее бытия обнаруживается не во вне запном ошеломляющем приближении к ней, а раскрывается в длительном всматривании, в переливах и переходах. Примером подобной поэзии тон чайших вариаций в разработке темы может служить платье музицирую щей девушки. Одежда простолюдинки из тонкой, как будто слегка накрах маленной материи, с удивительно искренне и ровно звучащим лимопно желтым тоном, с прозаической очевидностью каждой вмятинки и складки, с наивной пристальностью в изображении шнуровки, оно под действием холодноватого дневного света и вблизи густо-малиновой брошенной ря дом бархатной драпировки начинает лучезарно сиять наподобие золотой парчи или атласа. Происходит чудесное превращение Золушки в прин цессу. При этом все остается как будто в границах реального и про стого, в то же время ежесекундно переливаясь в поэзию драгоценного, изысканного, утонченного. Та же двойственность присуща и образу герои ни. Юная, нежная, с бледной кожей и медного оттенка волосами, с ма леньким, немного кукольным лицом — это чистенькая горожанка, невин ная душой и телом девушка-невеста из семейства средней руки, кроткая и набожная, из тех, что обучаются у монахинь кулинарии и рукоделию и любят слушать церковные проповеди. В то же время в элегии ее си луэта есть немного искусственное светское изящество, а в характере позы, в мягко созерцательной окраске ее свободно длящегося внутреннего со стояния — нечто от образа музицирующего ангела, не слушающего своей 109