tugendhold-hudozhestvennaia-kultura-zapada-1928x1

причинами. Война, голод, нищета вызвали необычайный расцвет про- ституции, выбросив на улицу не только женские, но и детские массы. И германские художники, изображая проститутку, не „романтизируют" ее, как это делали некоторые французские художники (Гаварни, Ропс, Манэ), но, наоборот, выявляют в ней объект эксплоатации, черты голода, отупения, болезни, гнили. Таково ужасающее по своему нату- рализму произведение О. Дикса, показывающее костлявую женщину перед зеркалом, прихорашивающую свое почти трупное лицо; такова другая картина, рисующая мать, которая выводит на улицу подростка— дочь; таковы рисунки Гросса, названные им с горькой иронией „весенними мотивами" — буржуа-сластолюбцы, покупающие дево- чек, и т. д. Но нельзя отрицать и того, что в этом необычайном сосредоточе- нии внимания современной германской молодежи на мотивах пола, на изображении проституток, помимо стремления к „обличительству", есть и другой элемент, несомненно упадочный. Давний умственно-чувствен- ный эротизм германского искусства (вспомним, хотя бы женщин Кра- наха) ненормально обострился в атмосфере послевоенной Германии, достигнув в произведениях Георга Гросса, Гофмана, Янсена и особенно в скульптуре Беллинга своей кульминационной точки. Эротика — род- ная сестра „мистики"; а обе вместе — дочери общественной реакции, „огарочной" психики. Вот это, быть может, неосознанное германскими художниками явление несомненно сказывается на очень многих про- изведениях германской живописи и скульптуры, отнюдь не будучи оправдано „революционными" целями. В этом отношении характерны самые названия произведений Е. Гофмана — „Сладкий ужас", „Сердце- биение" и т. д. Здесь перед нами пока что искусство, прежде всего щекочущее, эпатирующее и приводящее в лицемерный „стыд" бур- жуазию. Ибо пролетариату такое обострение „эроса" едва ли нужно. Ему нужен „эрос" другой, — здоровый и полнокровный, пробуждающий энер- гию и радость к жизни. Такова, в общем, художественная и социальная природа „фанати- ческого натурализма" послевоенной Германии. В нем есть чисто со- временная протокольная точность, точность микроскопа, выявляющего малейшую подробность пораженного места; эту „вещность", этот ме- тод детального педантизма мы видим, например, у Дикса, почти смакую- щего каждую мелочь того ужасного, болезненного быта, который он