В защиту искусства

крупного капитализма, но мы не хотим разрушать то, что им создано, а хотим идти по тому же пути дальше. А что такое наши большие города? Для нас город — это сотни тысяч пролетариев, у которых есть знание лозунга завтрашнего дня, которые готовы собой жертвовать за этот завтрашний день, а для чистого урбаниста это — мюзик-холлы, большое количество светящихся реклам, большое количество вертящихся колес. .. Художник, который сам называет себя пролетарским, кото ­ рый вышел из новой городской жизни, такой художник, пурист, может быть, очевидно, нам полезен. Но как только вы видите, что урбанизм его отклоняется в сторону от идеи и эмоции к формальному шуму города, вы видите, что он недостоин быть союзником пролетариата. С этой точки зрения приходится подходить и к эволюции русского футуризма. Русский футуризм в первой стадии заум ­ ничал, беспредметно кувыркался, шел озоруя, заявляя, что со ­ держание — не важно, нужно идти путем революционизирова ­ ния форм, и мысли о революционизировании форм делали ненавистными футуристов старым мандаринам искусства. Ста ­ рые мандарины вплоть до наиболее молодых мандаринов из «Бубнового валета» склонны были думать, что у футуристов одна сплошная мерзость. Поскольку старые мандарины при ­ держиваются традиции, они говорят, что у молодых футуристов никаких способностей нет, это люди шатущие, богема. Но иду ­ щая к империализму душа буржуа, начиная прислушиваться и к новым течениям, стала говорить: ничего тут революцион ­ ного нет, молодые люди кричат: «я молод, молод, в животе чертовский голод». Кричат потому, что глотки здоровые, а между тем в них есть что-то свежее. Заграничные буржуа давно считают Маринетти совершенно своим, они находят, что это художник как-никак вроде вкусного, поднимающего на ­ строение напитка — амер-пикона, это может войти в моду, буржуа стал входить во вкус. Но в России революция ахнула по буржуа и футуристам — все полетело в тартарары. Тогда футуризм сказал: ты революционер, я революционер, пролета ­ рий, ведь нам с тобой по пути, руку, товарищ! А оказалось, что революционное содержание их совсем разное: пролетариат сознательно шел к коммунистическому будущему социальности, а футуризм неопределенно заум ­ ничал и твердил: «Футуризм — это будущее, а какое, я сам не знаю». Пролетариат достаточно определенно отринул протянутую ему руку футуристов, потребовав, чтобы в ней был сколько- нибудь ценный дар. Пролетариат явным образом начинает перевоспитывать футуристов. Леф раньше других заявил: мы коммунисты, мы берем искреннейшим образом ваше коммунистическое содержание. 362