В защиту искусства

ральной — так много в «Бесах», как и во всем Достоевском, что отрицание ее может быть лишь свидетельством о печальной слепоте». Действительно, «великое в искусстве несет в себе самоисце- ляющую силу». Но когда? Безусловно, только тогда, когда «все минется». Да еще, добавим от себя, когда в основе произ ­ ведения искусства в конце концов лежит человечность, а не че ­ ловеконенавистничество. Не станем спорить о том, чего больше в «Бесах» — чело ­ вечности или человеконенавистничества. Спросим себя только: все ли «минуло» из того, за что превозносили Достоевского тогдашние черносотенцы? Возьмем опять-таки лишь то, на что указывает сам Горнфельд. Достоевский реакционен, признает Горнфельд. Что же, ми ­ нула ли уже, отошла ли в прошлое та реакция, которая царила при Достоевском? Горнфельд, очевидно, думает, что отошла в прошлое. Это — центральный пункт, основная причина рене ­ гатства Горнфельдов и остальной интеллигенции. Несомненно, реакция теперь в меньшей, чем тогда, мере душит буржуазное общество. А каково положение пролетариата, крестьянства? До них нет дела интеллигенции. Интеллигенция готова удовлетвориться подачками и объединиться (если ее по ­ манят пальцем) с реакцией против пролетариата: в этом ос ­ новная причина как прощения Достоевскому его реакцион ­ ности, так и озлобления против М. Горького. <.. .> Ольминский М. По литературным во ­ просам, с. 22 — 24. Искусство и Ф. Сологуб Поход против М. Горького, начатый буржуазной печатью, вновь ставит вопрос об искусстве, о ценности произведений ис ­ кусства самих по себе, независимо от их содержания, то есть вопрос о чистом искусстве. Это — большой вопрос. Всего не ска ­ жешь в одной газетной статье. И я хочу лишь на одном-двух примерах показать разницу между чистым и, если хотите, не ­ чистым искусством. Некрасова еще никто никогда не оскорблял обвинением в служении чистому искусству. Посмотрим же, как относился Некрасов, например, к женщине, выброшенной на улицу. Нет! Тебе состраданья не встретить, Нищеты и несчастия дочь! «Свет тебя предает поруганью», — в негодовании на этот свет восклицает поэт и спрашивает: Кто ж защитит тебя? Все без изъятья Именем страшным тебя назовут: Только во мне шевельнутся проклятья, ., 316