В защиту искусства

овцы целы. И так же мало, как пропойцы-крестьяне, которых изображает Гауптман, являются «капиталистами», так же мало являются «социалистами» и его герои — Лот и Шим- мельпфенниг. Это, скорее, если считать их хотя бы на мгнове ­ ние возможными людьми, настоящие мещане, которые из-за плохо переваренных тезисов умеренности и наследственности топчут ногами заветы чести и человечности. Зато Гауптман рисует отвратительное вырождение кресть ­ янской деревни, действительно существующей где-то в Силе ­ зии, с такой верностью действительности, что вонючий запах ее заполняет, так сказать, весь театр. Возражать против этого на том основании, что искусство, мол, должно изобра ­ жать только прекрасное, было бы совершенно бесцельно, но можно, однако, требовать, чтобы отвратительное и низкое было представлено только ради значительной художествен ­ ной цели. А именно этой цели совершенно не хватает первенцу Гауптмана, если не считать ею плоскую копию случайной дей ­ ствительности. В сравнении с миллионами крестьян, которых капиталистический способ производства непосредственно до ­ водит до разорения, совершенно исчезает сотня крестьян, ко ­ торых он косвенно приводит к богатству при помощи изобра ­ женного Гауптманом способа. В пьесе совершенно отсутствует то согласование между индивидом и родом, степень полноты которого определяет, по Канту, эстетическое совершенство формы. Вот почему пьеса «Перед восходом солнца» эстетиче ­ ски не прекрасна и не правдива и в силу этого же должна быть названа не «социальной», а «антисоциальной драмой». Его «крестной пьесой» является «Власть тьмы» Толстого; по ­ дражая этому образцу, Гауптман совсем не заметил, в чем, собственно, заключается его значение, что случилось с ним в первый, но, к сожалению, не в последний раз. Ужасы, кото ­ рых немало в драме Толстого, не лишены значительной худо ­ жественной цели; Толстой дает нам как раз типичную картину русской крестьянской жизни. Только одна-единственная фигура в первой драме Гаупт ­ мана задумана художественно — она воплощает целый род в совершенно жизненном индивиде. Это карьерист Гофман. Лот и Шиммельпфенниг — в конце концов только абстракт ­ ные схемы; так трусливо и в то же время нелепо не поступает даже немецкий филистер. Но для натуралистического искус ­ ства в высшей степени характерно, каким способом пытается Гауптман вдохнуть жизнь в эти куклы. Он пришпиливает к ним различные внешние черточки, которые подметил у лично зна ­ комых ему людей, и думает, что это делает их жизненными. Шлентер довольно явственно намекает, кто послужил моде ­ лью для Шиммельпфеннига, что, впрочем, уже и прежде было известно. Эта модель совершенно неспособна поступать так пренебрежительно-цинически, как Шиммельпфенниг, но его уче ­ 100