Термы римлян

мые сильные натиски со стороны соседних государств, н что со временем это проникновение окажется гибель- ным для их свободы. Они не ограничились только аргу- ментами, а издали ряд эдиктов; и многие, преступившие законы против введения чужеземных нравов и обычаев, были присуждены к суровым взысканиям. Будь эти меры благоразумно применены с самого начала, они, может быть, в самом деле остановили бы разрастание этого зла, если бы они сами но себе но клонили к тому, чтобы воспрепятствовать увеличению государства, т. е. той пер- вейшей страсти, которая была самой душой республики и побуждала каждого гражданппа поддерживать послед- нюю. Если бы роскошь сразу проявилась в росте излишеств или даже простых удобств жизни, можно было бы легко заставить народ отказаться от того, к чему он еще по привык и что не было необходимостью при его умерен- ном образе жизни; но римский народ уже по мог оста- ваться равнодушным зрителем, когда философские рассу- ждения, непрнвычпые его уму, старались умалить то, что он воспринимал как действительный рост могущества н славы; напротив, он видел распространение своего могу- щества во всех направлениях и с радостью ожидал триум- фального возвращения своих подлководцев, которое всегда сопровождалось притоком золота н серебра из далеких стран. Этп триумфы, бывшие наградой доблести и единственной благодарностью государства победоноспым военачальни- кам, всегда обставлялись со всей пышностью и велико- лепием, какие были возможны в те времена, и еще более усиливали любовь к новизне и к зрелищам, псе больше и больше пленявшим римлян. Бон гладиаторов в высшей степени отвечали воинствен- ному духу парода, и отпыне государство не жалело расхо- дов на эти зрелища, так жа как и на театральные пред- ставления; переход отсюда к преизбытку богатства и рос- коши, распространившихся по всей империп, произошел незаметно, но вскоре общественное великолепие стало бросаться в глаза. Тогда впервые стали воздвигать мра- морные храмы; базилики, большие, окруженные порти- ками залы, приспособленные для суда, также были неиз- вестны до этого времени. Казалось, что все внимание государства обратилось на Рим, на его рост и украшепне, и следование господствующим вкусам эпохи стало верней- шим средством заслужить общественное одобрение. Совершенно очевидно, что если власти цензоров было достаточно для борьбы против роскоши в частном быту, то она не была в состоянии удержать безумные траты на зрелища, производившиеся магистратами при новом назна- чении на должности п закопом никак не ограниченные. «Существуют цензорские законы,—говорит Плиний,— запрещающие употреблять в пищу конченые свшіыс части (glandia) и сонь (glires), и другие, касающиеся мелочей, не стоящих разговора. А ввозить мраморы и ради этого переплывать моря по запрещает никакой закон. Может быть, кто-нибудь скажет, что их не ввозят? Однако это по так. В эдильство М. Скавра (70 год до нашей эры), при мол- чании законов, власти видели, что были доставлены триста шестьдесят колонн для сцены временного театра которым предстояло пользоваться едва лн не один всего месяц. Но скажут: это было сделало из снисхождения к общественным удовольствиям. А почему необходимо это снисхождение? есть ли более удобный путь для пороков, чем обществен- ный? как вошли в обиход частных лиц изделия из сло- новой кости, золото, драгоценные камин? что мы вообще оставили богам? ІІо пусть даже власти были снисходи- тельны к общественным удовольствиям. Разве власти не молчали и тогда, когда самые большие 113 этих колонн, до 3S футов длины, вытесанные 113 лукулловского мра- мора, были помещены в атрнумо Скавра? И сделано это

Катон Старший, говоря о законе Оппня, который пред- ложили отвергнуть (180 год до нашей эры), как слишком суровый при распущенных нравах того времени, заявляет Сонату : «Однако я хотел бы знать, почему женщины в возбу- ждении устремились к общественным делам и с трудом удерживаются от участил в наших тяжбах и собраниях? Но идет лн дело о выкупе их родителей, мужей и братьев, взятых в плен Ганнибалом? Но это далеко в прошлом, и пусть никогда государство не окажется в такой беде. Каким же достойным женщин поводом объясняется этот мятеж? Бот что я слышу: мы хотим блистать золотом и пурпуром, хотим разъезжать но городу и в праздники и в будни на колесницах, как бы торжествуя победу над попранным и отмененным законом, над вашими подне- вольными и вынуждоппымн решениями. Никаких ограни- чений нашим тратам и нашей расточительности. Вы часто слышали, римляне, как я жаловался на мотовство женщни и мужчин, не только частных лиц, но и должностных. От двух противоположных пороков — скупости и роскоши — страдает общество. Э т н Д в е язвы разрушили все великие государства. Мы уже переселяемся в Грецию и в Азию — страны, полные всеми приманками сладострастия. Мы ужо захватили царские сокровищницы, и я все более страшусь, как бы нам из победителей не стать рабами всей этой добычи. Опасные, поверьте мне, статуи привезены сюда из Сиракуз. Уж слишком много я слышу похвал афин- ским и коринфским украшениям н насмешек над глиня- ными изображениями римских богов па фасадах наших домов» ( Т и т Л н в п й , История, ХХХ1У, 3 и 4). События подтвердили его опасения: добродетель усту- пила место пороку, лихоимство и насилие проникли в среду власть имущих, должностные липа, чья умерен- ность была дотоле предметом всеобщих похвал, теперь, развращенные богатством и кутежами, принимали назна- чения на должность исключительно с целыо обогащения награбленным в провинциях. Какие угодно приемы пуска- лись в ход, чтобы получить новые должности; союзников и подданных грабили для развращения римских граждан; напрасно порабощенные страны искали защиты, — опн всюду встречали судей, повинных в тех же преступлениях, что и обвиняемые. Правда, законы обязывали к возмеще- нию убытков, но они должпы были склоняться пред лице- приятием и силой 8 . «Не прошло еще и ста десяти л е т , — говорит Цнцо- роп, — с тех пор как Л. Иизон издал закон, преследую- щий денежные вымогательства. До этого но существо- вало такого закопа. А позднее немало было издано таких законов, н самые новые — более строги. Много исков, много осуагдопных, целая союзническая война, вспыхпувіпал от страха перед судебными приговорами. При таком упадко Законов и судопроизводства, при грабеже союзников мы держимся но нашей добродетелью, а слабостью против- ника» ( Ц и ц е р о н , Об обязанностях, II , 21, 75) . Сенат, ранее всегда слуаспвншй оплотом и прибежищем пародов и царей, магистраты и военачальники, которые считали своей величайшей доблестью защиту провинций и обеспечопио союзникам непоколебимой верности и пра- восудия, теперь стали из покровителей всего мира вели- чайшими его угнетателями. Повиднмому, у римлян не было врожденного вкуса или дарования к совершепствовапию в искусствах. Кажется, что они первоначально восприняли скорое и і как необхо- димый придаток к своим завоеваниям, чем как приобре- тение, ценное само но себе. Мпоги ѳ из лучших людей с тревогой предвидели, что проинкновопно искусств в страну, еще не испытавшую их пеотразимого влияния, должно лншнть римлян того мужестви, благодаря кото- рому они и течение стольких воков сумели отражать са-

3 Д ' Арпэ , Vie privée des Romains, стр. 17.