TATLIN NEWS #77

Не делать подлостей как ближнему, так и дальнему. Больше работать, меньше ныть. Любить тех, кому ты нужен. Прощать тех, кто тебя обидел... Стараться не брать денег в долг. Каждый день пропускать хотя бы один автомобиль, желающий

перестроиться прямо у тебя перед носом. Быть благодарной, даже если не за что

Первые рассказы Анны Матвеевой появи- лись в середине 90-х годов XX века. Тогда, что- бы снизить пафос громкого слова «писатель», она часто представлялась как «девушка- писатель». Сейчас Анна – признанный рос- сийский автор, финалист многих престижных литературных премий, в частности, конкурса «Большая книга-2013», лауреат итальянской премии Lo Stellato за лучший рассказ года. На ее счету три романа («Перевал Дятлова», «Небеса», «Есть!»), множество рассказов и по- вестей. Только за последний год рассказы Анны Матвеевой были опубликованы в сбор- никах «Все о Еве», «14. Женская проза нуле- вых» (составитель Захар Прилепин), «Красная стрела», «Все включено», «Русские дети». Анна – мать троих сыновей, постоянно пишет для литературных номеров журнала «Сноб». Она практикующий редактор, журналист, путешественница. Ей трудно не завидовать. Но мы этого делать не станем, а попытаемся понять – по каким законам выстраивает Анна мир в своих книгах и вокруг себя. – Анна, не страшно ли тебе было понача- лу называть себя «писателем»? Что ты вооб- ще вкладываешь в это слово? – Мне было не то чтобы страшно, а скорее смешно всерьез так себя называть. Я поэтому раньше обязательно снижала пафос – представлялась как «девушка-писатель» или между делом говорила, что «я вообще- то писатель», как будто бы извинялась за то, что у меня такая неприличная про- фессия. Сейчас уже не извиняюсь. Ничего особенно оригинального я в это слово не вкладываю. Писатель – он и есть писатель. Не помню кто рассказывал, что Ленин всегда указывал в анкетах свою профессию – «лите- ратор», и в советские годы это приводилось как пример ленинской скромности. Мне кажется, что «литератор» звучит еще более нескромно, чем «писатель». – Как у писателя у тебя есть свой мир, как у жены и матери троих сыновей – свой, эти миры ты выстраивала по похожим за- конам?

– Не могу сказать, чтобы я специально выстраивала свой мир по каким-то законам – да кто вообще может всерьез о себе такое заявить? Сразу представила картинку – утром я мама, потом водитель, покупатель, опять мама и жена, потом – дочка, редактор, журна- лист, водитель, клиент, пациент, мама, жена, мама, дочка, друг, жена, мама – и вечером, я, наконец, писатель! Так и с ума сойти не- долго. Я живу, пишу и чувствую естественным образом. «Выстраивать некий мир» – совсем не про меня. А тот мир, что существует, – еди- ный. Мама и писатель в нем – один и тот же человек. – Какие ценности для тебя являются «ба- зовыми»? Можешь ли ты назвать тех «ки- тов», на которых твой мир держится? – Ничего нового не назову, те же ценности исповедует, надеюсь, большинство людей вокруг меня. Не делать подлостей как ближ- нему, так и дальнему. Больше работать, меньше ныть. Любить тех, кому ты нужен. Прощать тех, кто тебя обидел, – пусть и очень сильно (Это трудно. Но возможно!). Стараться не брать денег в долг. Каждый день пропу- скать хотя бы один автомобиль, желающий перестроиться прямо у тебя перед носом. Быть благодарной, даже если не за что. Ду- маю, что мой мир держится на плечах моих близких и… на моем желании его удержать. – Что способно разрушить твой мир? – Зачем об этом думать? – Как ты формируешь читательский вкус своих собственных детей? Пытаешься ли их от чего-нибудь оградить? Есть ли у тебя в этой области цензура и табуированные авторы? – О, это больной вопрос. Мои дети не позволяют мне формировать их читатель- ский вкус. Причем так было всегда – разве что младший сын принимает от меня какие-то советы, и то через раз. Ему нравятся «уютные книжки» – и таких, кстати, мало. К примеру, «Гарри Поттер» – образец уютного, комфорт- ного мира, несмотря на периодические стра- дания героя. Или «Медвежонок Паддингтон», «Маленький Николя»... Вот и все, пожалуй.

Старшие сыновья руководствуются личны- ми пристрастиями, книжными рейтингами, рецензиями в каких-то странных журналах – и все мои попытки повлиять на этот процесс оборачиваются крахом. Полным крахом! Я бы очень хотела, чтобы дети читали Жюля Верна, Вальтера Скотта, Крапивина, но какое там… Одно время пыталась применять край- ние меры – как нацист, изымала запрещен- ную литературу, устраивала ночные облавы и обыски. Я и теперь считаю, что четырнадца- тилетним людям не следует читать Буковски, Керуака, Берроуза, Сорокина. (Елизарова простила – сама люблю). Но на каждого на- циста найдется молоток – если дитя записано в три библиотеки и библиотекари в нем души не чают, то возможность прочесть, что хочет- ся, будет всегда. Я отступилась. И что-то стало меняться к лучшему – к обожаемому Стивену Кингу добавился Брэдбери, а потом – Маркес, Ремарк, Чехов. (И еще почему-то Кафка и Зиг- мунд Фрейд). Последний домашний диалог меня вообще растрогал до слез (услышала из-за двери): – Папа, можно я возьму Тургенева? – А ты Гоголя на место поставил? Так что не все так плохо! Сказанное от- носится к старшему сыну, он самый ненасыт- ный читатель. Подозреваю, что сможет стать писателем – хотя я предпочла бы видеть в своем семействе издателя. Но меня никто не спросит, разумеется. А у среднего сына в списке любимых авторов – Лавкрафт, Дэн Браун и Дж. Мартин. Он категорически не признает современную российскую прозу, и меня это категорически умиляет. Кстати, Дэну Брауну я благодарна – роман «Инферно» потянул за собой «Божественную комедию», прочитанную сыном за пару дней. – Существуют ли для тебя как для писате- ля табуированные темы? – Да. Прежде всего, это темы, в которых я мало разбираюсь. Нет ничего печальнее, когда человек моего поколения начинает вдруг подробнейшим образом описывать события, быт и реалии позапрошлого века или сочинять, к примеру, роман о войне,

ТАТLIN NEWS 5|77|125 2013

123

POSITION