TATLIN NEWS #65

Мне живется легко. Наверное, потому что у меня удобное для человека свойство – отдаваться делу. Когда занят делом, некогда размышлять о том, что могло бы быть если бы...

Мандельштам: он что-то знал. – Твое понимание «семьи» и какое место в твоей жизни она занимает? – Моя семья – это мама, муж и семья мужа. Семья стоически терпит мое помеша- тельство. На писанине и театре. – Какие мужчины тебе нравятся, а какие не нравятся категорически? Есть ли на свете люди, которым ты активно желаешь зла? – В юности мне нравились рок-н- рольные парни – с длинным хайром и от- печатком 60-х в лице. Опять же – он должен был читать Джойса, любить рок-н-ролл и всякое такое. С другими я даже и не встре- чалась. У меня есть муж. Во-первых, это лучший человек на свете. Во-вторых, он помнит романы Джойса лучше, чем я, у него длинные волосы и он любит рок-н- ролл. Думаю, жизнь удалась. О том, чтобы желать зла – бывает, разо- злишься на кого-то и что с этим делать? Как- то я разговаривала с монахом, и он сказал, что у него было время послушания, которое он называет «фазой кротости» – ему нужно было выезжать в мир, в город, ездить в московском метро, общаться с людьми и всех стараться любить. Это самое слож- ное, сказал он, но этим нужно заниматься непрерывно.

Зайцевых, Гончаруках – героинях твоих по- стов и колонок. В каких вообще отношениях находятся у тебя реальные и вымышленные персонажи? – Я против гендерных делений, поэто- му мне внутри себя все равно. Друзья и друзья. Ну, романы у них по-разному происходят, это я еще замечаю. Если диа- лог: «А он тебе? А ты ему? И к нему поеха- ли? А он хоть поцеловал?» – это женщина. А если вопросы строятся по типу «да по- чему ты все время влюбляешься в каких-то маникюрш?» – это мужчина. Гончарук – моя древнейшая подруга, Зайцева – тоже реальный человек. Она бдительно визирует все колонки о ней (Гусева – это ее творче- ский псевдоним в моих колонках и рас- сказиках). Выбрасывает те фразы, которые могут не понравиться ее тете. Иногда может похвалить, а иногда может сказать, что ты из меня какую-то дурочку делаешь. Понача- лу она сопротивлялась своему присутствию в литературе, размышляла о privacy, о втор- жении меня в ее частную жизнь, но потом стала благосклонно принимать компли- менты от людей, о ее героине читающих. Но неуклонно указывает мне на разницу между собой и лирической героиней. Я со- глашаюсь. – Зачем тебе ЖЖ? – ЖЖ был нужен как платформа. Там я писала прозу, стиль мой менялся. Меня вполне устраивал факт мгновен- ной публикации – вот ты написал, а вот читатель уж и подошел с комплиментами или критикой. Все рассказы, которые на- печатали в «Новом мире», были написаны в ЖЖ. Сейчас я почти не пишу туда – театр победил все другие формы жизни. – Ты часто упоминаешь в своем ЖЖ о ро- мане, который пишешь. В кусочках, которые помечены этим тегом, речь чаще всего идет о любви. Я понимаю, что вопрос идиотский, но дай, пожалуйста, свое определение любви. – С романом уже, думаю, ясно. Допишу ли я его – вопрос. Сюжет о любви мутиро- вал в сюжет о театре. Но театр – это ведь тоже любовь. Любовь – это вообще широ- кая вещь. Все движется любовью, написал

– Ну, мир ко мне щедр, что сказать. Надо работать – и все само собой изменится к идеалу. Идеал – это тот, другой берег, к ко- торому надо стремиться, как у Стоппарда. – Считается, что умным и самостоятель- ным женщинам на свете живется нелегко, что ты по этому поводу думаешь? – Мне живется, как уже ясно по предыду- щим заявлениям, легко. Наверное, потому что у меня удобное для человека свой- ство – отдаваться делу. Когда занят делом, некогда размышлять о том, что могло бы быть если бы... Бывает, конечно, поставишь Summertime Джоплин и запечалишься. Но это так всегда – жалко себя становится, когда останавливаешься. Когда идешь, вполне можно жить. – Многие мои подруги, в профессиональ- ном плане вполне состоявшиеся, молодые (к тридцати), симпатичные девушки часто жалуются на одиночество, на невозможность найти того человека, который бы их понял и принял, – знакома ли тебе эта ситуация? Что бы ты могла им посоветовать? – Тут можно было бы поразмышлять о нелегкой женской доле, но неохота. Одиночество – сложная вещь. Я бы хотела сказать, да все ерунда! Счастье – в труде. Но я же не суперчеловек. Одиночество – это одно из обстоятельств пьесы, его не вы- кинешь. Человек рождается один, сам в своем теле. С этим надо как-то работать – непрерывно. Для писанины – это рычаг. Пишешь и работаешь с одиночеством. Но Бог дал возможность соединяться с другими людьми – любовь в этом смысле высшее чудо соединения. Когда она про- исходит – непонятно. Вот ты открылся, мягкий, нежный – и тот, другой человек, тоже открылся: произошло. Ждать этого специально – невозможно, очень сложно, затратно, изматывающе. Поэтому женщи- ны страдают – ждут. Это самая сложная позиция, требующая труда. Но, как говорит моя подруга Зайцева, если он не оценил то, что во мне есть хорошего, то и зачем он ну- жен? Это неплохой девиз. – Ты вообще веришь в женскую дружбу? Я, честно, немножко запуталась в Гусевых,

96

ТАТLIN news 5|65|100 2011

position