TATLIN NEWS #54

Интерес к пространству включает в себя, прежде всего, любопыт- ство по отношению к звездному небу и к хаосу, и к структуриро- ванию того и другого и одного в другом или одного другим, и в ощущении того места, которое тебе отведено. | Interest to space includes, first of all, curiosity to the starred skies and the chaos, and structuring both or one in another, or one through another, and in feeling the place that has been designated to you.

– Наверное, есть любопытство к свету как неотъемлемому элементу визуальных ис- кусств. В моих инсталляциях свет срабатыва- ет как некий содержательный элемент, некий раздражитель и некий элемент неизвестно- сти, который ты вбрасываешь в то, что ты де- лаешь, и по отношению к чему ты страстно от- носишься и переживаешь драму неполноцен- ности. Ситуация перестает быть твоей – она объективизируется, приобретает совершенно другой статус. Может, ты будешь смеяться, но лампы, которые я расставил как вехи в рома- не «Война и мир», очень утешили и порадова- ли тем, что дали иллюзию, будто толстовские буквы, эти литеры – как семечки, прорастут в теплице, целиком залитой светом. – Но после этого возникали и более пре- зентативные магические вещи. Например – проект к столетию тунгусского взрыва, где произошла буквальная прививка света к фигуративной плоти. – Скульптура выставлена на лампочках в среде средних сумерек, когда в слабом рас- сеянном свете считываются только очерта- ния пластики. Неожиданное вспыхивание как в стробоскопе образует букет теней, па- дающих налево и направо. Человек попадает под обстрел световых вспышек. Они, в общем, пробивают его. Все время воспроизводит- ся модель из трех точек: зритель, вспыхнув-

ская некрофилия, не являются удовольстви- ем от мертвого, а художественный случай. Но они – о смерти, являются слепком мертвого. – В большинстве твоих работ значи- тельную роль играет пластика. Когда мы присматриваемся к отдельным предста- вителям роевой россыпи, они все такие «джакометтиевские», с «пальчиковой» поверхностью незашлифованной. – Ты точно определяешь эту особен- ность и Джакометти вспомнил правильно, я его люблю за мощную энергию разрушения междужанровых перегородок. Его пластика пространственна, скульптурна, живописна, графична. Я тоже не делаю форму, меня ин- тересует проекция образа, который в данный момент меня возбуждает, проекция в матери- але. И добиваюсь я этого результата действи- тельно пальцами. – Значит, для тебя важнее не форма, а испарение формы? Телесность вместо тела. – Пожалуй. Я бы даже представил, как можно было построить Кельнский собор из докторской колбасы… Многие современные произведения искусства меня насторажива- ют своей бестелесной артикуляцией. Они го- ворят мне, что художник как чистый ангел, и это не вызывает у меня доверия, мне нужно, чтобы это был человек во плоти. Мне более симпатичен живой Рембрандт, стоящий около «Возвращения блудного сына»… – Говоря о Рембрандте, всегда подраз- умеваем сияние и свет, которым он филь- трует телесность. – Он как раз наиболее христианский и даже православный художник, поскольку плоть-то он воспринимал как прах, всяче- ски ее гнобил и от нее уходил через сфумато. Сфумато – оно раздражало всех гедонистов и любителей пластичности ощупывания: «дайте потрогать». А здесь форма неопределенная, плывет, как будто у тебя удвоилось зрение. Одним эта расфокусировка нравится, вооду- шевляет – позволяет посмотреть внутренним зрением, а других раздражает, они хотят чет- кости и прагматики. – Если переключиться на специфиче- скую светимость твоих работ...

portant role. When we take a closer look at separate repre- sentatives of a scattered hive, all of them are Giacometti- like, with a fingered unpolished surface. – You are giving a precise definition to this peculiarity, and mentioning Giacometti was appropriate, too; I like him for his powerful energy, with which he destroys divisions between genres. His plastic art is spatial, sculptural, scenic, and graphic. I also do not do shapes; I am interested in projecting an image that excites me at a given moment of time, in projecting it onto material. And I actually achieve these results with my fingers. – So, you find evaporation of shape more important than the shape itself, don’t you? A concept of corporality instead of a body. – Perhaps. I could even imagine building Cologne Cathedral out of bologna sausage... Many contemporary art pieces put me on guard with their bodiless articulation. They tell me that their artist is a pure angel, and I cannot trust that; I need him to be a man of flesh and bone. I’d rather like live Rembrandt standing near his The Return of the Prodigal Son... – Talking about Rembrandt, we always mean to talk about the radiance and light, through which he filters cor- porality. – He is the most Christian and even Orthodox painter, because he interpreted flesh as the dust of the ground, he despised it and stepped away from it through sfumato. Sfumato irritated all he- donists and lovers of examining art by touch: «let us feel it». Here the shape is undefined; it swims before your eyes as if you had double vision. Some like this blur, it inspires them and lets them see the object with their inner eye; others are irritated by it, because they want it to be distinct and pragmatic. – And if we turn to discussing this radiance characteris- tic of your works… – It is probable that I have this interest to light as an inte- gral element of visual arts. In my installations light acts as a certain purposeful element, a sort of an irritant and an ele- ment of uncertainty, which you throw in things you do, and in relation to which you experience passion and a drama of being deficient. The situation is no longer yours; it becomes objec- tive and obtains a completely different status. Maybe you will laugh at me, but those lamps I arranged like landmarks of The War and Peace have brought consolation and joy by creating an illusion, that letters written by Leo Tolstoy, all these characters, will sprout like seeds in a sunlit greenhouse. – But more presentative magic objects were created af- terwards. For example, the project dedicated to the cen- tenary of the Tunguska explosion, where you actually en- grafted light onto figurative flesh. Инсталляция «Во сне», 2009, VIII Красноярская музейная биеннале. Фото: Владимир Дмитриенко | Installation " In the arms of Morpheus", 8th Krasnoyarsk Museum Biennale. Photo by Vladimir Dmitrienko

Инсталляция «Война и мир», 2003, Красноярский музейный центр. Фото: Владимир Дмитриенко | Installation "War and Peace", 2003, Krasnoyarsk Museum Center. Photo by Vladimir Dmitrienko

46    ТАТLIN news 6|54|79  2009