Старый Петербург. Петропавловская крепость

' — 122 — утром с 9 часов до И1/. — 12 часов. Я лежал тогда пластом, не будучи в состоянии двинуть рукой и по временам в бреду. Может быть, впрочем, это и не был, собственно говоря, бред, а те галлюцинации слуха, которые долго потом меня преследовали. Я слышал то голоса, то музыку, то оперное пение и относился к этому, как к чемуто вполне естественному, чего и следовало ожидать. По временам я как будто приходил в сознание, чув ствовал жажду и жадно пил воду, стоявшую у моего изголовья; потом я опять впадал в полузабытье и, правду сказать, больших страданий не испытывал. Боль в ногах, когда я лежал тихо, была незначительная, вроде легкого ревматизма, но при ходьбе нужно было ступать очень медленно п осторожно, и иной раз, особенно утром, спросонья, забудешься, да п ступишь на пол не осторожно, так потом и опрокинешься на кровать, засовывая в рот угол подушки или край одеяла, чтоб не кричать. Тогда ощуще ние бывало такое, как будто наступал на гвозди, часто наста вленные торчком. О воздухе я скучал очень и всетаки, коекак, медленно, придерживаясь за стену, выходил в те дни, когда при ходился мой черед. Понятно, ходить но садику я не мог, а, добравшись до скамейки, просиживал там все свое время и уходил, так же ковыляя и прикусывая губы от боли. Хорошо, что гулять меня всегда брали одним из первых, да и вообще прогулка кончалась тогда рано, потому что большинство товари щей не вставало с постели. Утреннее кровохарканье, вызываемое застоями крови в сосудах, ничего опасного и неприятного не представляло, но то, что творилось у меня во рту, было убий ственно неприятно. Десны страшно распухли, покрылись язвами, из которых сочилась буроватая кровь, зубы вышли из лунок и до того расшатались, что я не мог жевать даже мякиша черного хлеба. Они при самом легком давлении расходились в разные стороны, и поднималась страшная боль. После все они, за исклю чением одного, вновь окрепли, так что я отделался сравнительно очень легко, потеряв один только зуб, впоследствии вывалившийся. Нёбо тоже, по крылось кровоточащими ранами, и с десен и с нёба постоянно отделялись клочки омертвелой ткани, так что за время цынги у меня и нёбо и десны совершенно обновились! Через некоторое время в мае доктор назначил мне полбутылки молока в день. Помню, как торжественно в первое же утро изрек Соколов, указывая на жандарма, переливавшего молоко в мою кружку: «Дается молоко!». При настоящем состоянии моего здо ровья вообще и зубов в частности, эта кружка молока послужила мне не только легкой и питательной, но и совершенно достаточ ной пищей; раньше же мое питание состояло из полдюжины ложек супа и щей, откуда я старательно выбирал капусту и все твердое, что было не по зубам, и маленького кусочка хлебного