Старый Петербург. Петропавловская крепость

— 120 — Но к этому психическому состоянию необходимо прибавить описание и физического. А эти описания, пожалуй, еще более ужасны. «Впрочем, я не знал еще, что и сам был уже во власти этой страшной болезни. О цынге я имел смутное представление: десны кровоточат, зубы выпадают, вот и все. Ничего этого у меня пока не было, я был спокоен, приписывая боль в ногах малокровию, утомлению. Ушел Соколов, лег я на кровать отдохнуть после прогулки. При этом вздумал от скуки ноги подбросить кверху. Подбросил раз и чуть не закричал! .Одна нога, поднявшись вверх, вдруг опустилась, как плеть, со страшной, острою болью. Глянул под колено, а там уже почернело. Плохо дело! . Пришел доктор, осмотрел ноги и сделал жест отчаяния. — Неужели нет надежды? — спрашиваю его. «Ходи! больше ходи! Авось, — вырывались у него отдельные возгласы: лекарство пришлю! Пей! Авось! еще раз добавил он, уходя в какомто раздумье. Принесли железо в сахарном сиропе, уксусу, кружку молока. Принялся я ходить. Но болезнь с каждым днем все более и более усиливалась. Вместо небольшой опухоли у лодыжек, опухоль поднялась теперь до колен. Ноги превратились в два точеных, крепких, упругих обрубка; цвет их менялся от красного, к серому, синеваточерноватому. Боль в икрах была ужасная, точно ктото их сжимал очень туго железным обручем. При этом надо было ходить, и я ходил... Но чего это стоило! Похо дишь с четверть часа и, как сноп, валишься на кровать и сей час же не то бред, не то обморок. Сознание в сущности не терялось, однако, стоило закрыть глаза, как начинало почемуто казаться, что болят не мои ноги, а страдает сын злой самодурки старухи из «Грозы» Островского. Принтом сама она стоит тут же у моей головы, как бы окружает ее. Мои же ноги — не ноги, а это мещанкин сын, и я наблюдаю лишь со стороны, как злая старуха терзает его. Мне за него больно, а не за себя. Но вот на соборной колокольне начинается перезвон колоколов, и я быстро открываю глаза, живо вспоминаю, что больше 'Д часа мне нельзя лежать : надо ходить ! Я встаю, но начать ходить сразу не могу. Раз, другой обойду вокруг кровати, держась за нее, как ребенок, и только тогда решаюсь пуститься в путь. Через У4 часа та же история; если не лежишь и не бродишь, то, сидя на кровати, мочишь уксусом опухоль (уксусу, впрочем, давали мало), разми наешь икры, делаешь движения ступней, затем через 7s часа встаешь, кружишься вокруг кровати и снова ходишь. Так проходил день. К вечеру, окончательно выбившись из сил, я валился на, кровать, и тут уж никакое сознание, никакая боязнь не могли бы заставить продолжать ходьбу. Спать! Спать!