Опыт исследования законов искусства. Живопись, скульптура, архитектура и орнаментика

ОПЫТЪ ИЗСЛѢДОВАНІЯ ЗАКОНОВЪ ИСКУССТВА. ЖИВОПИСЬ, СКУЛЬПТУРА, АРХИТЕКТУРА

и

ОРНАМЕНТИКА.

(Отдѣльный оттискъ изъ Русскаго Обозрѣнія 1894 — 95 г.)

Собственность автора.

МОСКВА. Упиверситететскя типогр., Страстной, бульв. 1М95.

Дозвоіено цензурой. Москва, марта 10 дна 1695 г.

ПРИМѢЧАНІЕ. Мы говорили, что въ глубинѣ человѣческаго духа существуетъ безко ­ нечный источникъ законовъ и даже тайны законовъ природы, которыя открываются въ моментъ вдохновенія. Въ это время художнику стано ­ вится ясна во всей полнотѣ творческая идея, проявляющаяся въ харак ­ терныхъ чертахъ извѣстнаго явленія природы. Мы обращали вниманіе читателя, что если растенія, травы и деревья выражаютъ свопмъ строе ­ ніемъ цѣльную идею, то тѣмъ болѣе каждое животное своими формами, очерченными своеобразными линіями, выдержанными во всемъ существѣ его, представляетъ самостоятельный творческій актъ. Этотъ творческій актъ выражается въ цѣломъ рядѣ образовъ, являющихъ послѣдователь ­ ность и полноту творческой идеи. Чтобы оправдать наши положенія, мы рѣшаемся сдѣлать нѣкоторыя выписки пзъ Шопенгауэра. „Геній отказывается на время отъ собственной особы, чтобы остаться „чистымъ, познающимъ субъектомъ, яснымъ окомъ мірозданія, яснымъ зеркаломъ существа міра... „Способность эта въ меньшихъ и различныхъ степеняхъ должна быть „достояніемъ всѣхъ людей; иначе они были бы настолько же мало спо ­ собны воспринимать воспроизведенія искусствъ, какъ и производить „оныя, — и вообще не имѣли бы такого сочувствія къ прекрасному и вы ­ сокому, и даже слова эти не имѣли бы для нихъ смысла... Поэтому мы „во всѣхъ людяхъ, за исключеніемъ развѣ окончательно неспособныхъ „къ эстетическому наслажденію, должны предположить извѣстную способ - „пость познавать въ вещахъ ихъ идеи... „Изъ произведеній искусства идея легче къ намъ приступаетъ, чѣмъ „непосредственно изъ природы и дѣйствительности, оттого что худож ­ никъ, познавшій только идею, а не дѣйствительность, въ произведеніи „своемъ повторилъ только чистую идею, выдѣливъ ее изъ дѣйствитель ­ ности и устранивъ всякую помѣху случайностей.,. Художникъ даетъ намъ „взглянуть иа міръ его глазами. Что у него такіе глаза, что онъ по- „знаетъ сущность вещей внѣ всякихъ отношеній, — въ этомъ именно и „состоитъ даръ генія...

II Говоря объ антикахъ, Шопенгауэръ замѣчаетъ: „художникъ созда ­ валъ пхъ въ чисто объективномъ, идеальной красотой исполпенномъ настроеніи духа.. “ „Но какъ же поступаетъ искусство? Говорятъ, подражая природѣ. — „Но почему же художникъ долженъ узнать ея удачное произведеніе, ко­ торому слѣдуетъ подражать, п разыскать его между неудавшимися, если „онъ не предчувствуетъ (anticipirt) прекраснаго прежде опыта? — Кромѣ „того произвела ли когда-либо природа во всѣхъ частяхъ вполнѣ пре ­ краснаго человѣка? — Чисто а posteriori и изъ одного опыта невозможно „никакое познаніе красоты: оно постоянно, по крайней мѣрѣ отчасти „апріорно. — Мы всѣ узнаемъ человѣческую красоту, когда видимъ ее; а „въ настоящемъ художникѣ это происходитъ съ такою ясностію, что онъ „показываетъ ее такою, какою никогда ел пе видалъ, и превосходитъ „въ своемъ произведеніи природу. — Это предчувствіе сопровождается въ „настоящемъ геніи такой степенью ясновидѣнія, что онъ, познавая въ „отдѣльной вещи ея идею, какъ бы понимаетъ природу на полусловѣ и „ясно высказываетъ то, о чемъ она только лепечетъ; что онъ па твер ­ домъ мраморѣ отпечатываетъ ту красоту формы, которая ей въ тысячѣ „попытокъ не удалась; ставить ее передъ лицомъ природы, какъ бы „взывая къ ней: „ — Вотъ что ты хотѣла сказать". — „Да, это самое! „слышится отзывъ знатока. Только такимъ образомъ геніальный грекъ „могъ отыскать прототипъ человѣческой формы и выставить его кано ­ номъ ваятельной школы. И только въ силу такого предчувствія воз ­ можно и намъ всѣмъ познавать прекрасное тамъ, гдѣ оно въ отдѣль ­ номъ случаѣ дѣйствительно удалось природѣ. Это предчувствіе есть идеалъ..." Мы далеко не сочувствуемъ крайне пессимистической философіи Шо ­ пенгауэра, съ которой такъ мало гармонируетъ выписанное памп высоко ­ идеалистическое и совершенно вѣрное воззрѣніе его на искусство (только не на архитектуру). Это и понятно, такъ какъ основная мысль этого воззрѣнія принадлежитъ Платону...

ОПЫТЪ ИЗСЛѢДОВАНІЯ ЗАКОНОВЪ ИСКУССТВА.

Живопись скульптура, архитектура и орнаментика.

ПРЕДИСЛОВІЕ. Все безконечное разнообразіе явленій міра съ ихъ правиль ­ ными смѣнами, чудной гармоніей и красотой — создано па осно ваніи самыхъ точныхъ законовъ высшаго разума. Геніи науки, углубляясь въ вѣчныя тайны мірозданія, постоянно открываютъ эти велпкіе законы, которые даютъ возможность человѣку про ­ являть во внѣшности своп духовныя силы. Но почему же въ области пластическихъ искусствъ такъ мало выяснено точныхъ и опредѣленныхъ законовъ? Неужели великіе художники никогда не дѣлали такихъ открытій, или онп, быть можетъ, необяза ­ тельны и даже безполезны? Но. во-первыхъ, всѣ геніальные пред ­ ставители искусства въ свопхъ произведеніяхъ всегда прояв ­ ляли какую-лпбо новую сторону красоты, такъ Рафаэль внесъ въ искусство самое тонкое пониманіе граціи, красоты линій, формъ и композиціи; Микель -Анджело показалъ возможность изображенія движенія, жизни п истинно-грандіознаго въ пласти ­ ческихъ искусствахъ; Рембрандтъ открылъ поэзію свѣто-тѣни; Поль-Веронезъ, Тиціанъ, Рубенсъ п другіе разрабатывали раз ­ ныя стороны гармоніи и блеска колорита. Всѣ эти открытія сдѣлались достояніемъ искусства и предметомъ постояннаго изу ­ ченія. — Но чтобы сознательно воспользоваться имп, слѣдуетъ отдѣлать въ произведеніяхъ велпкпхъ художниковъ все случай- 1

— 2 ное и индивидуальное и ясно формулировать вѣчныя условія красоты, составляющія особенность ихъ генія. Этп драгоцѣнные вклады въ сокровищницу знанія не только не мѣшаютъ самобытному творчеству, но придаютъ ему силу и облегчаютъ процессъ его. Они непохожи на тѣ рецепты, ко ­ торые прописывались для воспроизведенія шаблонныхъ компози ­ цій; нѣтъ, это формулы вѣчныхъ истинъ, сокрытыхъ въ глубинѣ человѣческаго духа, стремящагося воплотить въ мірѣ любовь, правду и прекрасное. Основаніемъ пхъ служитъ илп требованіе разума или физіологическій строй и изученіе природы; поэтому онѣ обязательны для пстиннаго искусства, такъ какъ только знаніе даетъ намъ самостоятельность и свободу и устраняетъ всякое случайное, субъективное вліяніе. Подражаніе великимъ мастерамъ въ педагогическомъ отиоіпепіп можетъ быть весьма полезно, какъ сознательное изученіе ихъ; — но постоянное обезь ­ янство ничего общаго съ творчествомъ не имѣетъ; такая под ­ дѣлка пе можетъ быть искренна: невозможно вдохновляться тѣми же чувствами, которыя одушевляли, наир., Рафаэля въ данный историческій моментъ; но знать законы красоты, открытые пмъ, такъ же необходимо для художника, какъ знаніе математики для механика; только онп и могутъ гарантировать истинное понима ­ ніе искусства. Великіе художники всегда жаждали знанія и не боялись утратить свою самобытность. Такъ Рафаэль понялъ за ­ коны движенія фигуръ, выясненные Микель-Анджело; они при ­ дали его композиціи необычайную силу, но тѣмъ не менѣе онъ остался вполнѣ самостоятельнымъ. Еще въ недавнее время из ­ вѣстный французскій художникъ, Доре, ясно понялъ и восполь ­ зовался законами свѣто-тѣни, разработанными Рембрандтомъ, — и, несмотря на тождество пріемовъ въ освѣщеніи, онъ нисколько не похожъ на Рембрандта. Но возможны-лп общіе законы прекраснаго въ области выс ­ шаго духовнаго настроенія, выражающагося въ искусствѣ? Кому не приходилось быть свидѣтелемъ игры великихъ актеровъ, не ­ поддѣльныя чувства которыхъ вызывали у всѣхъ невольныя слезы? Бывали случаи, когда нѣкоторые шли въ театръ съ тѣмъ, чтобы доказать свою твердость и не плакать, но, увлеченные искреннимъ чувствомъ п игрой артиста, невольно роняли слезы '. Сколько разъ случалось замѣчать, что при чтеніи литературнаго произ-

1 Такое впечатлѣніе производила игра извѣстнаго трагика Мочалова.

— 3 веденія одни и тѣ же мѣста вызывали у всѣхъ восторгъ и воз ­ буждали искреннее сочувствіе. Все это доказываетъ, что существуютъ такія идеи и такое художественное выраженіе, которыя неотразимо дѣйствуютъ на всѣхъ, поэтому они доступны изслѣдованію и уясненію того, что именно въ нихъ такъ дорого человѣчеству, и по какимъ зако ­ намъ сила духа, мысли п чувства проявляется въ искусствѣ. Что же касается до существованія точныхъ законовъ внѣш ­ ней красоты, то въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія. Цейзпигъ взялъ всѣмъ извѣстную геометрическую формулу, опредѣляющую точную п безусловную пропорцію, и провѣрилъ ее. въ природѣ и въ геніальныхъ произведеніяхъ великихъ художниковъ. Труды Цейзпнга безповоротно доказываютъ, что красота пропорціи составляетъ законъ природы и обязательное требованіе нашего духа, проявляемое во вдохновенныхъ произведеніяхъ искусства; онъ назвалъ эту формулу закономъ золотого сѣченія. Сама природа ежеминутно напоминаетъ намъ о законахъ кра ­ соты: какіе чудные узоры рисуетъ на стеклахъ нашъ лютый морозъ! Несмотря на безконечное разнообразіе, композиція пхъ подчинена безусловно точнымъ законамъ красоты; въ нихъ всегда видна и цѣльность мотива, плавность п постепенность, отсут ­ ствіе симметріи; всѣ пятна п формы разставлены п разнообразно и съ полнымъ соблюденіемъ закона шпроты. Посмотрите па дивныя, вѣчно измѣняющіяся облака: — расположеніе пхъ вызы ­ ваютъ совершенно другія причины, чѣмъ морозный узоръ, но красота также точно служитъ основой пхъ формъ и сочетаній. Въ настоящее время въ искусствѣ замѣтно весьма опредѣлен ­ ное стремленіе освободиться отъ всего условнаго, навѣяннаго односторонними вкусами и прихотью моды; художники стараются выразить въ свопхъ произведеніяхъ не только идеалы и типы, но и индивидуальную характеристику, которая придаетъ жизнен ­ ность искусству. Такое направленіе совершенно справедливо и необходимо; оно можетъ принести большую пользу, если не бу ­ детъ односторонне и не увлечетъ въ крайность. Наблюденіе надъ природой п изученіе ея всегда обусловли ­ вало подъемъ искусства; такъ въ Греціи остолбенѣлыя архаиче ­ скія статуи постепенно принимали жизненный видъ, а равно и во времена Ренессанса изученіе природы дало возможность со ­ здать истинно великія произведенія. Но между случайной, при ­ нятой условностью, и законами явленій жизни нѣтъ ничего об- 1*

4 — щаго. Жизненная правда и не можетъ иначе выразиться, какъ въ красотѣ; она не есть нѣчто неестественное, а, напротивъ, единственное истинное и нормальное состояніе явленій жизни; всякое безобразіе уже есть отступленіе отъ нормы, а красота — это вѣчный законъ міра; она разлита въ немъ Творцомъ, чтобы исполнить духъ нашъ чистыми восторгами; она есть предвѣст ­ никъ и воспитатель въ человѣчествѣ высочайшей красоты, ко ­ торая неизбѣжно будетъ составлять содержаніе нашего духа и безконечное счастіе будущей вѣчной жизни. Истинный художникъ, силою таланта въ своихъ произведе ­ ніяхъ долженъ уяснять и раскрывать эти чудные законы кра ­ соты, п тѣмъ вызывать въ человѣчествѣ благоговѣйное прослав ­ леніе Творца. Минуютъ вѣка одни за другими, проходятъ пароды съ ихъ борь ­ бой и жаждой внѣшняго счастія, и все это тонетъ въ глубинѣ временъ, но только духовная жизнь, высшее сознаніе л идеалы парода, воплощенные искусствомъ, остаются вѣчными свидѣте ­ лями его величія. Какъ же не желать, чтобы и народъ русскій, носящій въ душѣ высокіе идеалы, не запечатлѣлъ ихъ въ мону ­ ментальномъ искусствѣ, свидѣтельствующемъ человѣчеству о его истинно-нравственныхъ принципахъ.? Вотъ почему мы всю жизнь искали тѣхъ условій, которыя могли бы облегчить истинное пониманіе значенія искусства. Долголѣтняя практика показала намъ безусловную пользу такого изученія вѣчныхъ законовъ искусства, поэтому мы не считали себя въ правѣ наши скромныя знанія унести въ могилу. Мы очень хорошо знаемъ, что наши идеи нисколько не гар ­ монируютъ съ господствующимъ нынѣ, хотя уже старѣющпмся, аналитическимъ періодомъ, который по самому характеру своему есть періодъ критики и разложенія; но “ близокъ его конецъ, — уже блеститъ заря новаго свѣтлаго дня, великаго синтеза, ко ­ торый подыметъ упавшій духъ человѣчества и вызоветъ истин ­ ное творчество, въ которомъ сольются во всей полнотѣ п гар ­ моніи любовь, правда и красота.

5

1.

Вступленіе. Впродолженіе послѣдняго полустолѣтія представители евро ­ пейскаго искусства неоднократно измѣняли свое направленіе: классицизмъ ’ смѣнялся романтизмомъ, который, въ свою очередь, уступалъ мѣсто реализму; представители каждаго новаго направ ­ ленія вмѣстѣ съ тѣмъ были яростными отрицателями предшед- ствовавшаго. Эта борьба, несмотря на преобладаніе господствую ­ щаго въ настоящее время реализма, еще продолжается до сихъ поръ, и каждое направленіе имѣетъ хотя немногихъ, но искрен ­ нихъ представителей и достойныхъ защитниковъ. Безысходная борьба эта и крайняя неопредѣленность воззрѣнія на искусство, безъ сомнѣнія, не могутъ содѣйствовать правильному изученію и пониманію его, — п невольно рождается вопросъ, неотступно тре ­ бующій рѣшенія; — кто правъ? или лучше сказать, существуютъ-ли неопровержимыя положенія, па основаніи которыхъ можно пра ­ вильно судить объ искусствѣ? Чтобы отвѣтить на этотъ вопросъ, необходимо доказать су ­ ществованіе такого цѣльнаго міровоззрѣнія, которое было бы безусловно, и единственно вѣрно и обязательно. Неужели человѣчество осуждено на вѣчное шатаніе, — на вѣч ­ ное исканіе основныхъ началъ, которыя могли бы быть ему опорой? — неужели непбѣжны эти вѣчныя ошибки и вѣчныя стра ­ данія?! Нѣтъ! стоитъ только человѣку углубиться въ самого себя, — и въ существѣ своемъ, какъ въ высшемъ, цѣльномъ и строй ­ номъ созданіи, онъ найдетъ тѣ основы, которыя могутъ служить твердою почвой единаго истиннаго міровоззрѣнія. Каждый день человѣкъ переживаетъ самыя разнообразныя ощущенія: то онъ любитъ, то ненавидитъ, то горюетъ, то радуется, испытываетъ восторгъ илп уныніе, слышитъ грозный голосъ совѣсти и не ­ вольно благоговѣетъ передъ безпредѣльнымъ и вѣчнымъ; все это

* Говоря о классицизмѣ, мы не подразумѣваемъ подъ этимъ словомъ искус ­ ство Грековъ, но извѣстное направленіе въ искусствѣ, существовавшее въ началѣ нынѣшняго столѣтія.

— 6 — относится къ области его внутренней духовной жизни. Затѣмъ, каждый человѣкъ ежедневно разсчитываетъ, старается уяснить себѣ явленія, понять пхъ послѣдовательность п зависимость, — словомъ, ‘ разсуждаетъ; — это процессъ его формальнаго разума. Въ свою очередь, при посредствѣ органовъ чувствъ мы полу ­ чаемъ ежеминутно впечатлѣнія отъ внѣшняго міра, — это сторона матеріальная или реальная. Помимо этпхъ трехъ сторонъ нашей жизни ничего въ человѣ ­ ческомъ существѣ нѣтъ и, въ свою очередь, отсутствіе хотя одной пзъ нихъ въ здоровомъ и нормальномъ человѣкѣ рѣши ­ тельно невозможно. Въ самомъ дѣлѣ, знаетъ-ли кто человѣка, который бы не радовался, не горевалъ, не любилъ; словомъ, — не переживалъ бы чувствъ, составляющихъ содержаніе нашего внутренняго міра, — плп человѣка (конечно, если онъ не сума ­ сшедшій), не разсуждающаго и пе разсчитывающаго; или, па- конецъ, можетъ-лп человѣкъ, имѣя здоровый организмъ, не ви ­ дѣть, не слышать, не осязать и проч.? Въ свою очередь рѣшительно невозможно къ этимъ тремъ сторонамъ жизни прибавить еще какое-нибудь состояніе человѣка, которое бы не заключалось въ нихъ. Итакъ, еслп эти три стороны составляютъ всю полноту и со ­ вершенно неизбѣжны въ нормальномъ человѣкѣ, то и относиться правильно и обсуждать явленія жпзни человѣческой невозможно, не принимая пхъ въ разсчетъ, а, слѣдовательно, и міровоззрѣніе наше, какъ обнимающее всѣ стороны жизни и разнообразныя отношенія наши къ міру, должно имѣть ту же полноту; отсюда ясно, насколько правильна, основательна и обязательна такая полнота міровоззрѣнія, и поэтому всякая попытка строить міро ­ воззрѣнія па одной или двухъ пзъ выше сказанныхъ сторонъ будетъ односторонностью, неизбѣжно влекущею за собой край ­ ность, которая, развиваясь по неумолимымъ законамъ логики, можетъ дойтп до невозможнаго абсурда. Несомнѣнно, что въ на ­ строеніи человѣка иногда преобладаетъ та плп другая сторона и даже охватываетъ все его существо; но такое состояніе бы­ ваетъ временное и представляетъ частное явленіе общаго про ­ цесса жпзнп и ни въ какомъ случаѣ не можетъ служить осно ­ вой цѣльнаго міровоззрѣнія, которая покоится только на сово ­ купности всѣхъ трехъ сторонъ нашего существа, то-есть, стороны духовной пли идеальной, логической или формальной и матеріалъ-

7 — пой или реальной. 1 Всѣ тѣ направленія въ искусствѣ, которыя послѣдовательно смѣняли одно другое, характеризовались преобла ­ даніемъ одного пзъ трехъ упомянутыхъ свойствъ нашего существа, а, слѣдовательно, неизбѣжно были одпостороннп и не пмѣлп пол ­ ноты, присущей цѣльному строю нашего существа; — вотъ истин ­ ная причина пхъ непостоянства и недолговѣчности: напротивъ, въ тѣ моменты исторической жизни, въ которыхъ въ большей полнотѣ гармонпровались идеальныя, формальныя и реальныя стороны, искусство создало великіе вѣчные образы неувядаемой красоты. Доказывая несостоятельность односторонности въ искусствѣ и вообще въ развитіи человѣчества, мы не можемъ не признать величественнаго шествія исторіи по пути къ самосовершенство ­ ванію; это были неизбѣжныя ступени, по которымъ опа посте ­ пенно возвышалась, и нп одного камня нельзя отнять, чтобы не разрушить цѣльности всего пути. Что же пройдено человѣчествомъ, и куда сознательно оно должно направить путь свой? - Несомнѣнно, что подъемы эти постепенны, трудно п даже невозможно положить ясный предѣлъ каждому пзъ нпхъ, — по тѣмъ пе менѣе возможно уяснпть себѣ, что принесъ человѣчеству каждый шагъ впередъ, то-есть, говоря иначе, какія стороны жизни разработаны и какія еще ждутъ ве ­ ликихъ дѣятелей. Начиная съ глубокой древности и до настоящаго времени вы ­ дающимися дѣятелями мысли много разъяснено и разработано законовъ формальнаго разума; въ свою очередь современная наука обогатила знаніе многими открытіями законовъ явленій жпзнп матеріальной, но, къ сожалѣнію, нельзя указать на зна ­ чительные успѣхи въ разработкѣ внутренняго міра человѣка, то-есть, его духовной стороны, и это понятно, потому что совре ­ менное исключительно-матеріальное направленіе силится дока ­ зать, что явленія духа есть не болѣе, какъ результатъ явленій матеріальныхъ. Это странное мнѣніе вытекаетъ пзъ, крайне не ­ логичнаго л совершенно нецѣлесообразнаго метода изслѣдованія. Кому бы не показалось явною нелѣпостью, еслибы кто сталъ измѣрять пространство пудами, взвѣшивать тяжести аршиномъ? А это п дѣлается въ настоящее время, потому что для изслѣ ­

1 Мы пользуемся общепринятыми терминами, не претендуя па ихъ безу ­ словную точность.

— 8 — дованія внутренняго міра человѣка, хотя и берутъ иногда факты, данные внутреннимъ опытомъ, но прилагаютъ къ нимъ мѣрку совершенно изъ чуждой и прямо противуположной области внѣш ­ няго матеріальнаго міра. Чтобы доказать существованіе внутренней самостоятельной духовной силы, пли души, необходимо брать факты, добытые внутреннимъ опытомъ, и провести пхъ чрезъ строгую критику разума, — только тогда можно будетъ ясно видѣть, что служитъ псточникомъ данныхъ явленій, свойства-лп матеріи, пли особая самостоятельная сила, которую называютъ душой. Одно изъ са ­ мыхъ могучихъ проявленій духовной самостоятельности въ чело ­ вѣкѣ есть творчество, его-то и намѣрены мы разобрать, тѣмъ болѣе, что оно непосредственно относится къ нашей цѣлп, то- есть, искусству. Но какъ пластическое искусство по своему свойству и спо ­ собу проявленія носитъ характеръ болѣе матеріальный, то мы обратимъ вниманіе на творчество въ музыкѣ, какъ въ искусствѣ менѣе осязательномъ. Никто не въ силахъ указать на тѣ матеріальныя явленія, пзъ которыхъ великіе композиторы почерпали своп дивныя мелодіи, изъ пѣнія-ли птицъ, шума-лп вѣтра илп раскатовъ грома. Не ­ сомнѣнно, что въ основѣ построенія мелодіи находятся извѣстныя гаммы и математически точныя акустическія отношенія звуковъ; но въ свою очередь и открытіе этихъ законовъ есть несомнѣн ­ ное творчество, результатъ отвлеченной мысли и пстпннаго вдохновенія. Никакое самое глубокое изученіе этихъ законовъ композитора не создаетъ. Безконечно разнообразныя мелодіи основываются на внутреннемъ чувствѣ и выражаютъ такое настроеніе человѣка, которое часто не только не имѣетъ данныхъ въ матеріальномъ мірѣ, но даже не можетъ быть формулировано разумомъ въ словѣ. Итакъ, нѣтъ никакой возможности доказать происхожденіе ме ­ лодіи путемъ матеріализма, какъ по воспроизведенію своему, такъ и по содержанію; она прямо показываетъ существованіе внутрен ­ ней, духовной творящей силы. Еще яснѣй и опредѣленнѣй ви-, денъ характеръ самостоятельной творческой силы въ процессѣ гармонизаціи музыкальнаго произведенія; — нпкто не можетъ от ­ рицать несомнѣнности законовъ гармоніи, но геній въ минуту вдохновенія моментально создаетъ сложныя и совершенно ори ­ гинальныя комбинаціи, въ которыхъ впослѣдствіи находятъ

9 — новые п совершенно точные законы, составляющіе достояніе музыкальной науки. Развѣ Себастіанъ Бахъ творилъ свои изу ­ мительно гармоничныя и сложныя по комбинаціи фуги по за ­ ранѣе написаннымъ законамъ? Нѣтъ, это было чистое вдохно ­ веніе, п только теперь начинаютъ понимать законы его гармоніи и формулировать ихъ. Въ свою очередь, по какому контрапункту поетъ нашъ народъ? А между тѣмъ у него есть своя и совершенно правильная гар ­ монія, несмотря на вполнѣ своеобразную импровизацію. Итакъ, эти законы не всегда бываютъ ясны и для самого композитора и еще менѣе доступны для его современниковъ, которые пногда не только не понимаютъ ихъ, но часто считаютъ безумными. Въ нашъ вѣкъ былъ поразительный примѣръ такого непониманія. Еще многіе помнятъ, какъ относились музыканты къ послѣднимъ квартетамъ Бетховена, которые теперь служатъ предметомъ изученія. Отсюда ясно, что въ душѣ человѣка существуетъ безконечный источникъ законовъ, неизвѣстныхъ ему самому, которые прояв ­ ляются въ моментъ вдохновенія. Такой-то духовной силѣ Клодъ Бернаръ приписываетъ п открытіе научныхъ законовъ. „Есть нѣчто “ , говоритъ онъ, „въ таинственной глубинѣ духа, какая-то способность, энергія, мгновенно приходящая въ дѣй ­ ствіе и осуществляющаяся въ идеѣ". Онъ также замѣчаетъ, что „духъ нашъ носитъ въ самомъ себѣ, въ скрытомъ состояніи и внѣшнія тайпы природы 4 -. „Идея а priori", которую Клодъ Бер ­ наръ называетъ руководящею идеей опыта, „есть душа науки,тайна генія". Это говоритъ ученый, заявившій себя многими трудами въ области наукп и, конечно, имѣвшій случай на себѣ прослѣ ­ дить процессъ творчества. Итакъ, въ человѣкѣ существуетъ без ­ конечный источникъ законовъ и даже тайна законовъ природы. Въ моментъ вдохновенія, то-есть, откровенія духа, эта сила спо ­ собна создавать изумительныя комбинаціи. Оставаясь сама не ­ познаваемою, она представляетъ высшую способность духа, по ­ этому крайне неосновательно нѣкоторые называютъ ее безсозна ­ тельною. Не имѣя надлежащаго термина для обозначенія ея, мы назвали эту силу творческимъ разумомъ въ отличіе отъ разума формальнаго. Но творческимъ разумомъ еще не исчерпывается вся полнота и содержаніе нашего духа; чтобы уяснить себѣ этотъ вопросъ, обратимся опять къ великому композитору. Откуда у Бетховена являлась эта энергія, которая вызывала

— 10 — мощную силу его творчества? Быть можетъ, она была результа ­ томъ самыхъ обыкновенныхъ матеріальныхъ условій, сопровожда ­ ющихъ наше существованіе, — просто выгодой; но писать квар ­ теты, которые нпкто не могъ понять, — нельзя назвать удачною спекуляціей; равнымъ образомъ, создавая композиціи, превыша ­ ющія понятіе общества, мудрено разсчитывать п на славу; по допустимъ, что стимуломъ его дѣятельности могло быть желаніе славы, — что же это за желаніе, и гдѣ лежитъ его источникъ? Всѣмъ извѣстно, что стремленіе къ славѣ выражается крайне разнообразно — одни ищутъ признанія отъ людей своихъ внѣш ­ нихъ достоинствъ, другіе желаютъ прославиться богатствомъ, роскошною обстановкой, своимъ положеніемъ въ обществѣ, но есть и такіе, которые трудами своими стремятся вызвать въ лю ­ дяхъ признаніе достопнства принциповъ, руководящихъ ими и проявляющихся въ ихъ дѣятельности. Часто великіе люди, сознавая, что прп жизни поняты быть не могутъ, изнемогаютъ отъ трудовъ, надѣясь, что дѣла пхъ рано илп поздно принесутъ пользу блпжппмъ. Такое желаніе посмерт ­ ной славы, конечно, ничего общаго съ матеріальною жизнью не имѣетъ и не можетъ имѣть своимъ источникомъ матеріальныя причины; ясно, что происхожденіе этого чувства — чпсто духов ­ ное. Удовлетвореніе его заключается въ сознаніи человѣка, что дѣла его способны принести пользу людямъ, — сдѣлать пхъ лучше и хотя сколько-нибудь счастливѣе; слѣдовательно, основа этого чувства есть любовь и удовлетвореніе совѣсти, что п видно изъ собственнаго письма Бетховена: „Боже милосердый, Ты видишь мое сердце и знаешь, что оно исполнено любви къ своимъ братьямъ-людямъ. Послушайте всѣ вы, друзья и знакомые мои: еслп вамъ когда-нибудь попадутся въ руки строки эти, то сознайтесь, что вы были несправедливы ко мнѣ, и что я искупилъ вины своп предъ вамп тѣмъ, что ра ­ боталъ для вашего наслажденія, для услады вашего слуха, не ­ смотря на всѣ препятствія, несмотря на несчастіе, поразившее меня “ . Вотъ тотъ стимулъ, которымъ вызывается все великое въ че ­ ловѣкѣ п составляетъ главную основу нашего духа, — его назы ­ ваютъ благомъ, добромъ, любовью, мы же затрудняемся найти соотвѣтствующее названіе этой божественной сторонѣ нашего духа; она есть источникъ всего великаго, жизненная сила, вы ­ зывающая энергію и пнпціатпву; она есть совѣсть, провѣряющая

— 11 дѣянія наши высшею истиной и требующая проявленія любви въ жизни. Сама въ себѣ она совершенна, какъ сущность, имѣ ­ ющая божественное начало. Изъ всего вышесказаннаго мы видимъ, что духъ человѣческій содержитъ въ себѣ не матеріальные образы, которые получаетъ извнѣ, а силу и стремленіе къ добру, плп благу и любви, воз ­ буждаемое п контролируемое совѣстью, — п творческій разумъ, или способность высшаго устроенія, основу правильности и спра ­ ведливости; однимъ словомъ, способность, называемую правдой. Но обратимся опять къ процессу творчества. Мы много слышали о томъ, какъ происходитъ этотъ процессъ, какими сопровождается фактами, и провѣряли его на людяхъ, обладающихъ творческою силой. Въ первый моментъ человѣкъ чувствуетъ неясное побужденіе создать что-то. Чувство это бы ­ ваетъ до того сильно, что доводитъ почти до отчаянія; человѣкъ ищетъ, какъ въ своей памяти, такъ п въ окружающемъ мірѣ, какого-нибудь явленія, которое сколько-нибудь было бы связано съ неопредѣленнымъ, томящимъ его, стремленіемъ; пщетъ мате ­ ріала, въ которомъ могло бы воплотиться высшее духовное чув ­ ство добра, блага п любви, такъ настоятельно требующее своего проявленія въ строго правпльной формѣ. Какъ скоро явится такой намекъ, это неясное стремленіе начинаетъ принимать все болѣе и болѣе опредѣленный образъ. Процессъ этотъ нисколько не измѣняется и при созданіи на заданную тему, но надо, чтобъ опа согласовалась съ высшими требованіями нашего духа и была бы способна проявиться въ художественной формѣ. Иногда можетъ казаться, что вдохновеніе получается извнѣ и вызывается внѣшнимъ явленіемъ, но явленія эти даютъ только намекъ плп матеріалъ для осуществленія идеи. Всѣ видѣли, какъ падаютъ яблоки, но Ньютону паденіе яблока послужило къ открытію закона тяготѣнія только потому, что опъ въ душѣ своей носилъ напряженное стремленіе проникнуть въ вѣчные законы природы. Есть свидѣтельства, что процессъ творчества совершается иногда очень быстро; примѣромъ могутъ служить дивныя ора ­ торскія рѣчи, произнесенныя внезапно, поэтическіе экспромпты и импровизаціи, математическія вычисленія и комбинаціи, явля ­ ющіяся въ одинъ моментъ, которыя потомъ приходилось провѣ ­ рять спеціалистамъ цѣлыя сутки. Въ настоящее время такія явленія составляютъ неоспоримый

12 — фактъ и доказываютъ, что въ душѣ процессъ творчества совер ­ шается моментально. Однако такая способность является весьма рѣдко и далеко пе всегда составляетъ характерную черту ге ­ ніальныхъ людей, — но будемъ слѣдовать за процессомъ твор ­ чества. Несмотря на первый, едва опредѣленный проблескъ стремя ­ щагося къ воплощенію чувства, усилія п напряженія пе умень ­ шаются, а начинаютъ будить п напрягать организмъ, развивая въ немъ тонкую чувствительность, и, наконецъ, настаетъ мо ­ ментъ, когда въ совершенно почти изнеможенномъ организмѣ, достигшемъ самаго высокаго напряженія, является порывистое волненіе, — это и есть моментъ творчества. Это явленіе подобно взволнованному морю до самой глубины, со дна котораго бурной волной выбрасываются на берегъ драгоцѣнные перлы. Въ этомъ состояніи человѣкъ почти лишается воспріятія внѣшнихъ впе ­ чатлѣній, — онъ не слышитъ, не видитъ и не только не пони ­ маетъ окружающихъ его явленій, но пногда не чувствуетъ и физической боли. Его внѣшняя природа сосредоточивается и внемлетъ величію духа п его святому откровенію. Это состояніе такъ торжественно, такъ мощно осѣняетъ п просвѣтляетъ человѣка, что многіе видятъ въ немъ откровеніе Божіе; во всякомъ случаѣ, въ эти счастливые моменты экстаза болѣе чѣмъ когда-либо человѣкъ способенъ воспринимать вели ­ кую идею любви Божіей. Вышеописанное состояніе человѣка въ настоящее время ста ­ новится болѣе понятнымъ по сравненію съ субъектомъ, нахо ­ дящимся въ гипнотическомъ снѣ. Факты, добытые изслѣдова ­ ніями этихъ явленій современными учеными, представляютъ не ­ оцѣненный вкладъ въ науку. Они впервые бросаютъ свѣтъ на таинственную область нашего духа и вполнѣ подтверждаютъ сдѣланныя намп наблюденія. Въ этихъ опытахъ ясно п опредѣленно выступаетъ двой ­ ственность человѣческаго существа п разграниченіе его внѣш ­ няго п внутренняго міра съ ихъ характерными свойствами. Мы видимъ, что внѣшнее зрѣніе крайне ограничено въ срав ­ неніи съ зрѣніемъ духовнымъ: загипнотизированные читаютъ съ закрытыми глазами; ихъ зрѣнію не препятствуютъ ни предметы, ни пространство, нп отсутствіе свѣта; они получаютъ впечат ­ лѣніе несравненно тоньше п шире, чѣмъ въ бодрственномъ со ­ стояніи. Ио для насъ особенно интересна, какъ подтвержденіе

13 — выше изложеннаго изслѣдованія психологическаго процесса, эта двойственность ума; когда внѣшнее сознаніе засыпаетъ, тогда пробуждается внутреннее и обличаетъ великую силу высшаго духовнаго сознанія. Этими опытами выяснилось, что силы духа, почти не знающія преграды нп во времени, ни въ простран ­ ствѣ, только затемняются внѣшнимъ существомъ нашпмъ. Изъ всего выше сказаннаго ясно, что для проявленія и от ­ кровенія духа или творчества нужно особенное состояніе орга ­ низма: онъ долженъ быть напряженъ, утонченъ и взволнованъ, — только тогда черезъ грубую нашу оболочку можетъ блеснуть свѣтъ души. Но мы не кончили съ состояніемъ духа во время творчества. Идея блага, добра или любви, оформленная высшимъ творче ­ скимъ разумомъ, становится духовнымъ фактомъ; благодатная по своему происхожденію и совершенная въ своемъ развитіи и строеніи, она становится прекрасной и, дѣлаясь доступной внѣш ­ нему сознанію и чувству, вызываетъ слезы радости, этп видимые перлы, свидѣтельствующіе о высшемъ духовномъ настроеніи. Та ­ кое состояніе человѣческаго духа называется восторгомъ, а явле ­ ніе, вызывающее его п проявляющееся во внѣшнемъ образѣ, — красотой. Итакъ, добро, правда и прекрасное составляютъ со ­ держаніе нашего духа. Еще прежде мы говорили о трехъ сторо ­ нахъ человѣческаго существа, а именно — идеальной, формальной и реальной; пзъ этого видно, что весь строй человѣческаго су ­ щества какъ бы созданъ по образу его духа. Итакъ, творчество является, какъ откровеніе духа; но такъ какъ законы этого про ­ цесса мало извѣстны, то эту творческую силу духа обыкновенно называютъ безсознательной; но такое мнѣніе и невѣрно, и крайне возмутительно; — напротивъ, она представляетъ высшее сознаніе п источникъ всѣхъ законовъ, даже законовъ разума. Быть мо ­ жетъ, что такая простая истина, какъ 2/2 = 4, и могла быть понята на ощупь, тѣмъ не менѣе самая система таблицы умно ­ женія въ природѣ пе существуетъ, а есть результатъ пстиннаго вдохновенія, то-есть, откровенія духа. Такія откровенія составляютъ законы нашего обыкновеннаго формальнаго разума; онп добыты вѣками п многими геніальными людьми, обогатившими науку математпческпмп и логическими истинами илп схемами. Что же остается для той стороны разсудка, которая непре ­ станно дѣйствуетъ, хотя п безъ особаго вдохновенія, но тѣмъ

14 — не менѣе не безъ вліянія духа, то-есть, нашего формальнаго ра ­ зума? Иниціатива принадлежитъ не ему, его содержаніе состав ­ ляютъ законы, вытекающіе пзъ высшаго творческаго разума, но тѣмъ не менѣе его значеніе въ нашей жизни несомнѣнно велико. Принимая впечатлѣнія внутренняго и внѣшняго міра, онъ даетъ пмъ сравнительную оцѣнку, отыскиваетъ взаимную связь и за ­ висимость, и приводитъ пхъ въ систему на основаніи высшихъ законовъ, составляющихъ его содержаніе. Эту способность можно сравнить съ самымъ совершеннымъ механизмомъ, работающимъ иа основаніи опредѣленныхъ п точныхъ законовъ, и закован ­ нымъ ими въ самыя строгія рамки. Поэтому свободнаго разума быть не можетъ, — такое, состояніе человѣка называется психическимъ разстройствомъ. Строгость и точность его процесса представляетъ единственный безусловно вѣрный крптеріумъ въ оцѣнкѣ всякаго рода явленій, а его со ­ держаніе даетъ схемы, открывающія путь къ уразумѣнію всѣхъ явленій жизни '. Но какъ же иногда самый строгій логическій процессъ при ­ водитъ къ крайне страннымъ выводамъ? Такія явленія нп въ какомъ случаѣ не заключаются въ свойствѣ разума, а зависятъ отъ невѣрности постановки вопроса, неточности и неполноты данныхъ. Если мы для обсужденія предмета возьмемъ одну его сторону, то разумъ, развивая ее и проводя съ неумолимою по ­ слѣдовательностью, доведетъ данное положеніе до крайней одно ­ сторонности. Чтобы вѣрно судить о предметѣ, надо осмотрѣть его со всѣхъ сторонъ и имѣть полныя п точныя данныя, — тогда результатъ логическаго процесса будетъ вѣренъ. Хотя разумъ нашъ и не имѣетъ содержанія, а только схемы, тѣмъ не менѣе законы его носятъ въ себѣ начала и требованія, имѣющія вы ­ сокое значеніе въ нашей жизни. Никакія внѣшнія причины, ни ­ какія данныя отдѣльныхъ явленій и даже ассоціація ихъ, кото ­ рая есть и у животныхъ, не могутъ вызвать и не вызываютъ понятій, — съ нихъ начинается самостоятельный процессъ разума, обобщающаго данныя явленія п составляющаго понятія; такой процессъ обобщенія, все шире п шире охватывая явленія міра, неизбѣжно приходитъ къ единой всеобобщающей идеѣ пли при ­ чинѣ причинъ. Отрицающіе такую идею тѣмъ самымъ свидѣтель ­ ствуютъ, что разумъ пхъ работаетъ неправильно; матеріалисты

' Основанія логики и метафизики Б. Н. Чичерина.

15 хорошо это понимали, и такъ какъ разумъ представляетъ явле ­ ніе отъ внѣшнихъ причинъ независимое, а, напротивъ, самъ ихъ корректируетъ, что несомнѣнно свидѣтельствуетъ о само ­ стоятельности нашего духа, то матер іалистамп употреблены были самые софистическіе пріемы, чтобы отвергнуть его, какъ силу духа п вывести изъ опыта какъ его законы, такъ п его про ­ цессы; — но увы! данныя внѣшняго опыта крайне несовершенны; какъ безконечно большія величины, такъ и безконечно малыя совершенно недоступны не только внѣшнему воспріятію, но даже нашему воображенію, а между тѣмъ математика обращается съ этими величинами самымъ точнымъ образомъ и тѣмъ содѣйству ­ етъ пониманію явленій внѣшняго міра. Свѣтила небесныя на ­ блюдались много вѣковъ, но эмпирическій путь не привелъ къ разъясненію движенія планетъ, пока геній не создалъ матема ­ тическихъ схемъ, п только тогда жизнь неба была объяснена съ поразительною точностью. Не только разумъ, но и впечатлѣнія отъ воспріятія матеріаль ­ ныхъ явленій зависятъ отъ настроенія духа, Представьте себѣ, что два человѣка прогуливаются по лѣсу, одинъ — художникъ, другой — торговецъ лѣсомъ; первый увидитъ въ деревьяхъ очаро ­ вательныя линіи, эффекты свѣто-тѣни и чудные переливы кра ­ сокъ, то-есть, красоту; торговецъ лѣсомъ рѣшительно этого не замѣтитъ, — его вниманіе будетъ привлечено толщиной и пря ­ мизной деревьевъ, какъ строительнаго матеріала пли хорошаго топлива. Видитъ ли человѣкъ всѣ предметы, которые отражаются у пего въ глазу? Можно утверждать рѣшительно, что нѣтъ. Еслибы наша жизнь была результатомъ матеріальныхъ процессовъ, то все, что мы воспринимаемъ внѣшними чувствами, представляло бы одинаковую силу впечатлѣнія; тутъ различіе могло бы быть только въ степени интенсивности нервнаго раздраженія, помимо которой всѣ предметы, отражающіеся въ глазу, должны были бы производить одинаковое впечатлѣніе, но этого почти никогда не бываетъ, — отсюда ясно, что есть какая-то независимая сила въ человѣкѣ, которая не только не подчинена внѣшнимъ впечатлѣ ­ ніямъ, а, напротивъ, сама, сообразно внутреннему настроенію, получаетъ по-препмуществу то плп другое впечатлѣніе. Кажется, что можетъ быть труднѣе, какъ отдѣлиться отъ навязчиваго впеча ­ тлѣнія музыки; по съ кѣмъ же не случалось, что, находясь подъ сильнымъ вліяніемъ глубокаго чувства, самый громкій оркестръ,

16 раздражая слуховые органы, не сообщалъ никакого впечатлѣнія, и внутреннее настроеніе рѣшительно мѣшало воспріятію музы ­ кальнаго произведенія? Гораздо сильнѣй требованіе организма, которымъ обусловли ­ вается наше матеріальное существованіе; но несмотря на без ­ условную необходимость удовлетворенія, голосъ природы п тутъ бываетъ болѣе илп менѣе интенсивенъ, сообразно настроенію нашего духа. Возьмите аскетовъ и мучениковъ: какъ побѣждали онп свою внѣшнюю природу! Скажутъ, что онп обращали особое вниманіе па эту борьбу, и что воздержаніе пхъ было дѣломъ просто привычки, — но такія явленія бывали и не у однихъ аске ­ товъ, — такъ, Ньютонъ въ моменты своего геніальнаго творче ­ ства не сознавалъ, голоденъ онъ пли сытъ. Одинъ изъ пріяте ­ лей Ньютона, долго дожидаясь его п видя, что обѣдъ, приготов ­ ленный для него, стынетъ, проголодавшись, съѣлъ его, и когда Ньютонъ вышелъ и увидѣлъ обѣдъ поконченнымъ, то нисколько не усумнился, что пообѣдалъ онъ самъ. Вывали нерѣдко случаи, когда больные выздоравливали йодъ вліяніемъ какого нпбудь радостнаго чувства и, наоборотъ, вслѣд ­ ствіе потрясающаго нравственнаго чувства умирали совершенно здоровые люди. Въ послѣднее время опыты съ внушеніемъ представляли такіе поразительные факты, что игнорировать ихъ оказалось невоз ­ можно: силой мысли, чувства и волп одинъ человѣкъ вызывалъ у другаго рану, совершенно подобную обжогу, п той же волей моментально уничтожалъ ее. Мы не намѣрены приводить безчисленные примѣры вліянія духа на матерію, — но никогда не сомнѣвались, что внутренній міръ человѣка, то-есть, душа его и ея вліяніе на нашъ физиче ­ скій организмъ, будетъ скоро серьезнымъ предметомъ изученія. Эти труды восполнятъ односторонность современнаго направле ­ нія, и тогда полнота міровоззрѣнія, соединяющая въ себѣ идеаль ­ ное, формальное п реальное, положитъ начало великому синтезу, который воскреситъ человѣчество, лишенное духовной жизни и творчества. Изъ выше приведеннаго разъясненія видна связь и отношенія трехъ сторонъ нашего существа, п что не только высшій разумъ имѣетъ духовное происхожденіе, по и матеріальная сторона па ­ шей жизни находится подъ мощнымъ вліяніемъ духа. Нельзя не признать, что и матерія имѣетъ вліяніе на нашу духовную дѣя-

17 — тельность: разрушенный организмъ несомнѣнно лишается воз ­ можности и средства проявлять духовныя силы, но и прп этомъ иногда, несмотря на уничтоженіе органа, духъ нашъ, помимо спеціальнаго проводника, продолжаетъ свою внутреннюю дѣятель ­ ность. Когда Бетховенъ оглохъ, музыкальное созерцаніе его не прекратилось, — опъ слышалъ звуки, и какіе! Пословица, что „въ здоровомъ тѣлѣ — здоровый п духъ", въ дѣйствительности не оправдывается: иногда очень здоровые люди бываютъ и очень глупы, а часто больные обладаютъ громаднымъ умомъ. Старость, разрушая организмъ, вліяетъ весьма замѣтно на такую способ ­ ность, какъ память; но какія сильныя и глубокія чувства вол ­ нуютъ этотъ слабѣющій организмъ и какія свѣтлыя мысли осѣ ­ няютъ подчасъ голову старца; „разумъ старца" — это выраженіе повторяется съ глубокой древности. Но если здоровое тѣло не служитъ гарантіей здороваго ума, то тѣмъ не менѣе крайне не ­ обходимо сохранять его, какъ неоцѣненный даръ, способный неустанно совершать работу, безусловно необходимую для прояв ­ ленія духа во внѣшней жизнп. Между высшими проявленіями духа, формальнымъ разумомъ и внѣшнею жизнью являются посредниками три способности: воля, воображеніе и память. Мы впдѣли уже, что сила иниціа ­ тивы и стимулъ, побуждающій проявленіе добра, правды и пре ­ краснаго, принадлежитъ самой основной сторонѣ нашего духа, и какъ бы нп была она могуча въ своемъ желаніи и стремле ­ ніи, и какъ бы настойчиво ни требовала проявленія себя, во всякомъ случаѣ, это чувство остается только стремленіемъ пли желаніемъ; окончательное же рѣшеніе и слѣдующее за нимъ дѣйствіе есть результатъ борьбы разнообразныхъ влеченій, какъ духовныхъ, такъ п матеріальныхъ, формулирующихся разумомъ въ одно желаніе, которое п осуществляется актомъ, называе ­ мымъ волею. Еслибы человѣкъ всегда поступалъ согласно тре ­ бованіямъ души, то-есть, блага, правды и прекраснаго, то его дѣйствія были бы святы и согласовались бы съ требованіемъ единой, святой п абсолютной воли Божіей. Стремясь проявить себя во внѣшнемъ мірѣ, человѣкъ встрѣ ­ чаетъ препятствіе, какъ въ самой природѣ, такъ и въ волѣ дру ­ гихъ людей; разгоряченный этою борьбой, опъ часто не внем ­ летъ высшимъ требованіямъ духа, а стремптся проявить себя во что бы то нп стало, заглушая голосъ совѣсти п даже стано- 2

18 — вясь часто въ противорѣчіе съ самимъ собою; такое состояніе есть начало гордости и эгоизма, — источникъ рабства п насилія. Возможность проявить духовныя силы во внѣшности обуслов ­ ливается свободой. Будучи по своему свойству глубоко нравст ­ венной, свобода всегда была п будетъ безгранично дорога человѣчеству; уничтожить ее, какъ внутреннее чувство, никто не въ силахъ, но и препятствіе внѣшнему проявленію ея ведетъ къ уничтоженію всего лучшаго въ человѣчествѣ. Государ ­ ства всегда стремились создать законы, въ основѣ которыхъ лежало бы чувство правды п добра, но установить такое абсо ­ лютно-нравственное право оказывается невозможно, такъ какъ внутренніе мотивы, которые руководятъ поступками человѣка, не всегда могутъ быть точно анализированы. Въ сплу этого об ­ стоятельства гордецы и эгоисты часто пользуются такими услов ­ ными правами для цѣлей недостойныхъ и ничего общаго не имѣ ­ ющихъ съ высшими требованіями духа; такое явленіе нельзя на ­ звать святымъ именемъ свободы, — это безсовѣстный произволъ, хотя бы его п называли правомъ. — Вотъ примѣръ: одинъ бан ­ киръ подорвалъ двадцать банковъ п, обогатившись, разорилъ тысячи семей, п эту злодѣйскую махинацію совершилъ вполнѣ легально. Есть субъекты, которые грабятъ и убпваютъ людей, взрываютъ дома, — и все это дѣлаютъ во имя свободы. Въ свою очередь п пашъ физическій организмъ съ его крайне осязательными наслажденіями сильно препятствуетъ проявленію духа п часто почти затемняетъ его. Воображеніе служитъ мощнымъ посредникомъ п силой для про ­ явленій откровенія духа въ процессѣ творчества; оно подыски ­ ваетъ такія формы, въ которыхъ могло бы воплотиться еще не ­ ясное стремленіе духа и слиться съ соотвѣтствующей формой; оно беретъ своп образы изъ видимаго міра, пзъ запаса памяти и формулъ разума, который критпческп провѣряетъ работу во ­ ображенія п окончательно формулируетъ ее. Пламенная фантазія, регулируемая строгимъ разумомъ, есть сила, прп посредствѣ которой создались всѣ великія произведе ­ нія искусства; но п въ наукѣ, какъ свидѣтельствуютъ многіе ученые (Гумбольдтъ, Тиндаль, Бокль и др.), воображеніе служи ­ ло средствомъ къ открытію научныхъ законовъ. Нечего п гово ­ рить о самостоятельности памяти, — это кладовая, въ которую складываются всѣ впечатлѣнія, какъ внутренняго, такъ и внѣш ­ няго міра и формулы разума, но тѣмъ пе менѣе характеръ ея

19 — крайне разнообразенъ; онъ обусловливается не только силой воспріимчивости, но и какой-то систематичностью въ сохране ­ ніи полученныхъ впечатлѣній. Изслѣдуя самого человѣка, мьі пришли къ убѣжденію, что полнота міровоззрѣнія возможна только при совмѣстномъ взаи ­ модѣйствіи трехъ сторонъ его существа: идеальной, формальной и реальной. Эта истина уже давно была возвѣщена міру: „Ищи ­ те Царствія Божія и правды Его, и вся сія приложатся вамъ “ . Царствіе Божіе есть царство любви — сторона идеальная; правда, какъ мы впдѣлп, есть свойство и велпкая сила нашего духа формальная, а слова: „вся сія приложатся вамъ “ свидѣтельству ­ ютъ, что весь міръ есть созданіе любвп и правды Божіей п вмѣ ­ стѣ съ тѣмъ показываютъ, что матеріальная пли реальная жизнь наша тогда только будетъ вполнѣ прекрасна, когда въ ней от ­ разится или, лучше сказать, воплотится любовь и правда. Итакъ, Божественное Слово указываетъ намъ истинное міро ­ воззрѣніе, отвѣчающее всей полнотѣ нашего существа. Одно ­ сторонность направленія въ жизни, наукѣ и искусствѣ нп чѣмъ не можетъ быть оправдана. Исторія представляетъ ясныя доказательства существованія закона, обусловливающаго велпкіе моменты творчества. Подъемъ народнаго духа вызывается только гармоническимъ соединеніемъ идеальнаго, формальнагоп реальнаго, то-есть, при полномъ, всесто ­ роннемъ развитіи жизни, при которомъ только и возможно великое искусство. Въ Греціи была своеобразно развита идеальная религіоз ­ ная философія, которая создала Сократа, умирающаго за единаго Бога. Разумъ безъ посредства опытныхъ данныхъ а priori создаетъ великія научныя системы, а физическая жизнь народа п самыя формы человѣка получаютъ необычайную силу и красоту. Сама школа классическаго міра была совершенно правильна. Сократъ говорилъ, что мы отдаемъ въ школу юношей не только для того, чтобы онп умѣли пграть на цптрѣ, но чтобы воспи ­ тать нравственныхъ людей. Итакъ, идеальная сторона въ гре* ческой школѣ пе была забыта; самая музыка, по многимъ ска ­ заніямъ Грековъ, умягчала правы; математика, логика и красно ­ рѣчіе воспитывали формальную сторону, то-есть, умъ; игры, при ­ давая силу, развивали ловкость п грацію тѣла, то-есть, реальную сторону. Какъ бы желательно, чтобы такое классическое обра ­ зованіе введено было у насъ! Тѣ же самые признаки сопровождали п обусловливали появле-

— 20 — піе великаго искусства и въ Италіи. Мистическое настроеніе Дайте, религіозное чувство, одушевлявшее цѣлыя столѣтія ху ­ дожниковъ Италіи, воплощено въ дпвиые образы ея геніями: Микель - Анджело, Рафаэлемъ и Леонардомъ да Винчи; эти са ­ мые художники проявляли необычайную сплу разума въ меха ­ никѣ, математикѣ, гидротехникѣ; умъ напряженно работалъ въ области философіи, и вмѣстѣ съ тѣмъ не забыта была и внѣш ­ няя сторона; подобно Грекамъ они развивали физическую силу, ловкость и изящество манеръ въ играхъ и другихъ упражненіяхъ. Теперь посмотримъ, каково было состояніе общества, которое вызвало геній Шекспира. Въ это время въ Англіи религіозные вопросы не только составляли интересъ общества, но были пред ­ метомъ страстной борьбы; философія имѣла крупныхъ предста ­ вителей въ лицѣ Вэкона и другихъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ, матері ­ альная, практическая жизнь, присущая этой націи, проявлялась и въ воспитаніи юношества, создавшемъ сильныхъ и ловкихъ моряковъ. Въ свою очередь Германія въ періодъ творческаго подъема представляетъ тѣ же явленія, несмотря даже на нѣкоторое пре ­ обладаніе отвлеченной философской мысли. Религіозные вопросы занимали тогдашнее общество; религія одушевляла въ Германія и величайшихъ геніевъ музыки, что, конечно, свидѣтельствуетъ объ идеальномъ настроеніи жизни. Философія имѣла великихъ представителей въ лицѣ Канта, Гегеля и др., а молодежь не забы ­ вала физическихъ упражненій п отчаянно дралась па рапирахъ. Всѣ эти факты представляютъ несомнѣнныя доказательства, вы ­ веденнаго нами положенія пзъ свойствъ нашего существа; но если они принадлежатъ человѣку, то въ этомъ понятіи уже за ­ ключается не какой-либо индивидуумъ, а все человѣчество, и совершенное развитіе исторической жизни его обусловливается тѣми же явленіями; идеальную сторону народа всегда представ ­ ляетъ Церковь и носители высшихъ идеаловъ; реальную — прак ­ тическая жизнь его, а формальную сторону правительство, какъ разумъ народа, формулирующее данныя какъ идеальной, такъ и реальной стороны жизни. Полнота и взаимное воздѣйствіе такихъ элементовъ, проявившіяся съ особенной силой у Славянъ, обу ­ словливаютъ могущество народа. Во время московской разрухи 1612 года спасителями отечества явились представителя этихъ трехъ сторонъ народной жпзнп: патріархъ Гермогенъ, князь Пожарскій и Мининъ. То же было п въ моментъ освобожденія

— 21 — Сербіи: митрополитъ, князь п скупщина. Да и самое московское княжество во время собиранія земли Русской носило тотъ же характеръ: святители были совѣтниками и вдохновителями кня ­ зей, которые, въ свою очередь, прислушивались къ голосу на ­ рода. Изъ вышесказаннаго видно, что сила любви пли блага при посредствѣ творческаго разума проявляется въ прекрасномъ и вызываетъ восторгъ; слѣдовательно, эта духовная сила и есть истинный источникъ изящнаго и вполнѣ достойный предметъ искусства, такъ какъ оно есть служеніе духовно-нравственной идеѣ. И только то, что составляетъ вѣчныя свойства человѣче ­ скаго духа, есть предметъ вѣчнаго искусства; только такое ис ­ кусство и можетъ вести къ прогрессу, возвышая человѣческое достопнство. Ходячая фраза: „искусство для искусства “ — крайне неудачна: средство не можетъ быть цѣлью; быть можетъ, подъ этпмъ афоризмомъ подразумѣ вал ось, что красота можетъ сама по себѣ быть цѣлью искусства, тогда это было бы хотя отчасти вѣрно, но объ этомъ будемъ говорить ниже. Прежде чѣмъ продолжать изслѣдованіе разнообразныхъ про ­ явленій духа въ творчествѣ, мы должны обратиться къ внѣшней сторонѣ искусства, а именно — къ чувству зрѣнія, которое пере ­ даетъ впечатлѣнія видимаго міра и произведеній искусства. Мы увидимъ, что пластическія формы и ихъ сочетанія, удовлетворяя чувству зрѣнія, обусловливаются законами разума и даже сами собой непосредственно дѣйствуютъ на чувства.

П. Красота линій.

Линія пли контуръ, то-есть, черта, проведенная карандашомъ, перомъ, кистью, имѣющая извѣстную толщину, не существуетъ въ природѣ; контуръ есть только окраина тѣла, абрисъ его, не имѣющій никакой толщины, — такъ-сказать, линія воображаемая. Первое п простѣйшее явленіе есть линія прямая; за малыми исключеніями она въ природѣ почти не существуетъ, но въ про ­ изведеніяхъ искусства встрѣчается часто, какъ ограничивающая пространство илп форму; характеръ ея — совершенная простота

— 22 — п опредѣленность; опа представляетъ самое однообразное явле ­ ніе; зрѣніе, скользя по пей, скоро утомляется, не находя, на чемъ сосредоточить випманіе: еслп она проведена карандашомъ плп перомъ, то рѣзкостью своей раздражаетъ, а однообразіемъ утомляетъ глазъ, п, слѣдовательно, не можетъ быть красива. За ­ тѣмъ слѣдуетъ линія ломанная, которая хотя и болѣе разнообразна, чѣмъ прямая, но рѣзкіе переломы повторяющихся угловъ сильно раздражаютъ зрѣніе. Еслп ломанная линія имѣетъ разнообразные и въ особенности тупые углы, расположенные одппъ отъ другаго не въ равномъ разстояніи, то она можетъ быть пріятна. Есть еще родъ линій, имѣющій мягкость и плавность въ изгибахъ — это линія кривая плп круговая. Совершенно правильное и оди ­ наковое уклоненіе ея составляетъ кругъ, контуръ котораго хотя и имѣетъ постепенность, пріятно дѣйствующую па глазъ, но все же утомляетъ однообразіемъ. Разнообразное и неравномѣрное склоненіе кривой линіи не ­ сравненно лучше дѣйствуетъ па зрѣніе, своей постепенностію п плавностію производитъ успокопвающее чувство, пе причиняя глазу утомленія, какъ въ линіи круга, въ которой зрѣніе, скользя по ней непрерывно, пе находитъ пи остановки, нп отдыха. Самыя разнообразныя кривыя съ безпрестанно измѣняющимися уклоненіями постоянно встрѣчаются въ природѣ; представляя постепенность, онѣ несомнѣнно моглп бы быть очерчены це ­ ментами математическихъ линій разной кривизны, а именно кри ­ выми элппса, параболы и другихъ. Мы дѣлаемъ это замѣчаніе не для того, чтобы предложить рисовать природу математиче ­ скими инструментами, по чтобы доказать, что всѣ формы въ мірѣ подчинены строгимъ законамъ. Какое же очертаніе пли какая линія можетъ вполнѣ назваться красивою, то-есть, удовлетворять вполнѣ чувству зрѣнія? Такая линія должна быть спокойна, мягка, разнообразіемъ и легкой остановкой плп угломъ привлекать зрѣніе, а это возможно только прп соединеніи прямой п кривой линій и угловъ ломанной; отъ преобладанія той или другой линіи зависитъ характеръ впечат ­ лѣнія на чувство. Замѣчательно, что, помимо содержанія рисунка, самыя лппіи производятъ на насъ различное впечатлѣніе, относящееся къ области духа; такъ, напримѣръ: преобладаніе прямыхъ линій про ­ изводитъ впечатлѣиіе строгое, серьезное, а иногда даже гран-