Новый ЛЕФ. № 9. 1928

„Вишневый сад“, „Рельсы гудят“, „Дни Турбиных“ совершенно гак же построены в схеме, как „Наруками“. Любой спектакль в любом театре, будучи „обсмакован“ с фор­ мальной стороны, дает полную схему „монистического ансамбля“ , которую провозглашает Эйзенштейн исключительным достоянием театра Кабуки. Перебрасывание шарообразной молнии действия от музыки к жесту, от жеста к голосу, от голоса к декорации есть в о о б щ е • r e a r р. Это схема всякого театра без различия эпохи, национальности или школы. Приписывать Кабуки эго качество („монистического ансамбля“) в порядке специфического отличия так же неосновательно, как ■считать сооружение нового московского телеграфа исключительно прекрасным фактом архитектуры потому, что там устроены двери, имеются потолки, а в окна вставлены прозрачные стекла. Специфичность Кабуки очень велика, но она в частностях, а не в основе композиции. Частности говорят об иной конкретной эпохе , об ином кон­ кретном... классе! Общее математически совпадает. Усвоив отдельные элементы японского классического театра, привыкнув к его музыкальным фигурам, к системе жестов, присмо­ тревшись к декоративным моментам, — советский зритель сразу перестал бы ощущать спектакли Кабуки формально странными и чужими. В общей композиции не нашлось бы ни одной ни японской ни „феодальной“ черты. Поэтому общие рассуждения приходится признать вообще не­ пригодными в отыскании „истины“. Вопрос очередной для нашей зрелищной культуры в в ы б о р е н о в ы х к о н к р е т н ы х „ р а з д р а ж и т е л е й “, в современной тематике, в выработке новых социальных рефлексов, а не в нос- становлении старых привычек. Например — включить в композицию зрелища радио, механиче­ скую речь фонографа, привить к театру кинофильм как новый самостоятельный элемент — это важно и нужно. Все, что идет от новой техники, может оплодотворить театраль­ ную работу. Философское всматривание в композиционные схемы нужно только в тех случаях, когда человек еще не научился понимать элементарных законов композиции. Для Эйзенштейна это не нужно, а для советского театра — тоже. Ценность Кабуки — музейная. По воле ВОКСа Кабуки оказался весьма актуален как разоблачитель наших эстетов. Это и есть первый момент дружеского и бесспорного сближе­ ния нашего с Японией.

2

1 7

Новый леф 9