Новый ЛЕФ. № 8. 1928

язычества, христианства и коммунизма ставит наблюдателя прямо втупик. Опускаешь руки, будучи не в силах разобраться во всей этой сложной запутанной жизни, начинаешь разбираться в отдель­ ных явлениях, пытаясь выяснить их причины и сущность, и в ре­ зультате видишь, что все явления так тесно переплелись между собой, вытекают одно из другого, что рассматривать их отдельно совершенно невозможно. П еред глазами развертывается сложная картина, представляющая смесь разных эпох,времен и народов“.(„Р ев о ­ люция в деревне“ , Очерки под редакцией В. Тана-Богораза, 1925 г.) В предисловии к своим очеркам о деревне П. С. Парфенов го­ ворит: „Своей книгой я хочу обратить внимание нашей художе­ ственной литературы на тот факт, что таких мужиков, которых по­ казывает нам эта литература, теперь совсем почти нет, что в деревне сейчас живут совершенно другие люди, говорят они на самом обык­ новенном и самом распространенном русском языке и описывать их надо совсем поиному“. П. С. Парфенов рассказывает, какое негодование вызвал пла­ кат, на котором крестьянин изображен по старому образцу: „Пе­ чатают нашего брата, как чертей. Погляди на этот снимок. Ну где ты найдешь теперь таких мужиков? В лаптях еще ходят, это верно. Но чтоб с такими волосами, как у бабы, таких давно нет, кроме стариков разве. А они печатают, как будто эго есть настоящий мужик и протягивает он рабочему руку. Где они нашли таких му­ жиков? Только в старых книжках. А нам ужасно обидно. Я уж предлагал написать коллективное письмо этому Наркомфину, да выругать его понашински“, — закончил он, показывая мне потре­ панный наркомфиновский плакат, изображающий „смычку“ и пред­ лагающий подстриженному „под скобку“ мужику в лаптях нести свои деньги в сберегательную кассу“. Я думаю, что этих примеров достаточно, чтобы иллюстрировать ту мысль, что роман изображает деревню как „в старых книжках“, что метод романа оказывается несостоятельным для овладения но­ вой историей, что по старым литературным образцам невозможно выполнить задачу „отображения“ современной деревни. Загниваю­ щая литературная форма обезличивает, обедняет разнообразие кон­ кретной действительности, она выполняет вредную социальную функ­ цию, так как, создавая ложные представления, разъединяет совет­ скую деревню с городом. Средний этнограф, фиксирующий свои наблюдения, собирающий „человеческие документы“ — факты, биографии, автобиографии, днев­ ники, рассказы, выражения, слова и т. п., — обрабатывающий чело­ века подобно гербарию ботаника или чучелам и шкуркам зоолога, оказывается во много раз „талантливее“ среднего беллетриста. И дело здесь, конечно, не в том, что крестьянские писатели „бездарны“, а в том, что беллетристический метод, при помощи ко­ торого работает большинство из них, изживает себя. Этнографы талантливее потому, что они ближе к материалу, к истории. Этно­ графия — один из зародышей новой литературы о деревне.

2 2