Новый ЛЕФ. № 6. 1928

А вот Фалеевский „Разгром“. Я знаю, на Дальнем Востоке было поразительное партизанское движе­ ние. Но потому, что „Разгром“ роман, потому, что нигде не сказано, в ка­ кой мере его герои настоящие, не знаешь, верить ли написанному. Где у Фадеева живые люди, с которыми он делал партизанщину? Он их свел в обобщения— в героев и злодеев. Он использовал „лобный“ метод показа — или позорный столб, или пьедестал памятника, заклеймил у столба Мечика, а на пьедестал поставил Левинсона. Если он записал настоящих живых людей, то „герои“ осели бы в своей пышности, а „злодеи“ оказались бы способными изредка делать что-нибудь хорошее, т. е. создались бы реальные, а не романные пропорции. Мне хотелось бы здесь меньше всего ругаться, потому что в ругне побеждают не аргументы, а просто, кто ловчее под ножку даст. Весь смысл съезда пролетписателей в том, чтобы каждый из присут­ ствующих здесь провинциальных товарищей получил деловую творческую директиву и методы работы. Думается мне, что в тех докладах, которые здесь были прослушаны, материалов для этих методов дается мало, уже по одному тому, что эти доклады были построены на отрицательном принципе. Вапповцы не столько утверждали свою собственную линию, сколько охаивали линии своих лите­ ратурных соседей. Так, по крайней мере, были построены „606 рецензий" тов. Ермилова (смех). В тупике ли ВАПП? В отношении пополнения организации, тупика нет. 4і/3 тысячи можно при желании дотянуть и до 10 тысяч. Но думается, что тупик лежит в ином направлении. Литература должна родиться не из социальной практики. Стихи, рас­ сказы рождаются от стихов и рассказов прежних писателей, от классиков, от литературной традиции, это не пушки, стреляющие в бою—это фейерверки, пускаемые для баловства. Самое важное для пролетарских писателей включиться в систему со­ циалистической стройки, чтобы знать, что же конкретно надо делать. Спо­ рят, что лучше, реализм или символизм или натурализм? Нельзя так гово- ^ рить. Каждый из них лучше в зависимости от конкретных задач, которые должны быть выполнены. Вопрос стиля не должен быть самодовлеющим вопросом, вопросом самостоятельным. Не в авторе суть, а в той полезной работе, которую проделывает его произведение. Если данный автор, изуми­ тельно владеет старорусским стилем, а нужно написать книгу, повесть, или статью по одному заданию для деревни, по второму — для рабочего мало­ квалифицированного, по третьему — для интеллигента— не правильно ли будет, чтобы в каждом из этих случаев был видоизменен авторский стиль применительно к заданию, т. е., чтобы стиль стал чем-то служебным? Иначе интерес читателя неизбежно с социально нужной вещи будет переключен на „особенную“ „неповторимую“ „единственную“ писательскую душу. Если скажут, что так должно быть, — очень жаль — потому что тут по­ лучается разрыв с культурной революцией. Ни моста не построить, ни даже пятью тысячами тел ваиповцев не завалить этого разрыва между искусст­ вом и жизнью. Здесь говорят о необходимости для писателя быть чем-то большим, чем простой фиксатор фактов: считают, что писатель должен быть синтетиком, уметь создавать обобщения и что это делает его выше газетного, журналь­ ного публициста. А наблюдали ли вы любопытное явление газетной, журнальной, публи­ цистической практики — уловление „щин“: кореньковщина. головановщина, воронщина, маяковщина? Вместо беллетристического метода предварительного изучения 10 индивидуумов и построения по ним выдуманного, безответст­ венно выдуманного, бумажного одиннадцатого, публицистика знает метод нахождения в действительности таких конкретных фигур, которые являются 40