Новый ЛЕФ. № 2. 1927

Во всяком случае, анекдот, на пол-ноздри, сплошь и рядом опережает материал, из которого он сделан. Анекдот—это ребенок, оплодотворяющий себя раньше того чрева, которое его примет и выносит. Может быть потому нельзя определить процесс про­ изводства анекдота, что он никогда не рождается окончательно. Зато и умирает он непрерывно, как затухающее колебание радио­ волны, пересеченные новым отправляющим посылом. Можно думать, что сейчас на советский рынок работает целая анекдотная фабрика. Она торгует на корню. Ее товар каждый день взрывается. Спрос рынка—неутолим. «Похабный жанр» русского анекдота сейчас почти вымер. Где теперь эти «мужские компании»? «Политический жанр» процвел. Политический анекдот может быть революционным И контрреволюционным. Но в том и в другом случае он не выдерживает цензуры. Напечатать его нельзя, можно только рассказать. Это своеобразное устное, «народное», по преимуществу город­ ское творчество. Оно работает на крайних полюсах советской жизни. Его производители—высший работник советского аппарата, с одной стороны, и нэпман-верхушечник—знаток советского строя, полит­ грамоты и текущего момента, с другой стороны. С эпосом анекдот сближают его безымянность, неуловимость созидания, коллективность ббработки, враждебность письменности, отсутствие личной славы выдумщика. Это индустриальный город­ ской «эпос», однодневный, телеграфно-экономный, портативный про­ дукт общего пользования. Иногда—это «словесность» одурелого, затурканного бюрократи­ ческим аппаратом горожанина, отводящего душу между 7-м и 8-м заседаниями или отдыхающего на верхней полке с командировочным удостоверением в портфеле. Анекдот в этом случае—поэзия бюрократической прозы. И в то же время социальная функция советского анекдота двойственна. Ответственный советский работник-революционер со­ бирательный тип—выдумывает и продвигает анекдот как еще одну формулу борьбы. Он без зазрения совести выставляет в смешном виде самые высокие государственные титулы, как только они пред­ ставляются ему достойными осмеяния в лице их конкретных носителей. Бич анекдота бьет тем злее, чем меньше нужно размахнуться, чтобы ударить. На противоположном полюсе тот же анекдот может сыграть прямо противоположную роль. «Конкретный носитель зла> не отде­ ляется здесь от присвоенного ему государственного революционного титула. Нэпман, смакуя этот анекдот, показывает советской власти онанистический кукиш в, кйрмане. Никто не может отнять у по­ бежденного класса в эпоху диктатуры пролетариата возможность самоудовлетворения. И обратно: анекдот, сочиненный нэпманом, попадая в револю­ ционную среду, может при известных условиях стать революционным орудием и сигналом. 42