Новый ЛЕФ. № 10. 1927

ковать, а если нечего критиковать, то это и не литература. Я вам. не дворник, чтобы бегать по аудиториям. И где такая критика, которая могла бы учесть влияние непосредственного слова на ауди­ торию?! Все писатели зарождались в гимназиях, а сколько рабко­ ров и писателей провинции стали работать после непосредственного разговора с вами — это не мое дело. Поэтому лефов лучше замалчивать. Замалчивать — это значит орать: „Эстрадники, дяди Михеи, жу­ лики, правила стихосложения сбондили!“ Успокойтесь, лежневы. Мы не хотели вас огорчить. Все неприятности произошли от того, что революцию не специально для вас делали. Правда, ее делали и не для нас, вернее, не только для нас, но зато мы ра­ ботали только для революции. Это революция говорила: живо, не размусоливайте, надо не говорить, а выступать, короче, сконденсируйте вашу мысль в лозунг! Это революция говорила: холодные квартиры пусты, книги — не лучшее топливо. Квартиры сегодня на колесах теплушек, жиль­ цы греются на митингах, и если у вас есть стихи, то можете по­ лучить слово в общем порядке ведения собрания. Это революция говорила: поменьше кустарей, — мы не так б о ­ гаты, чтобы сначала наделывать и потом критиковать. Больше пла­ на. А если есть какие непорядки, то заявите, куда следует. И мы заявляли друг другу и вам об этих непорядках в ночи диспутов, разговоров и по редакциям, и по заводам, и по кафе, в ночи и дни революции, давшие результатом лефовскую установку и тер­ минологию (социальный заказ, производственное искусство и т. д.), лефовство прославилось, и не имея автора. Всю эту работу мы тоже зачисляем в литературный актив десятилетия. Мы поняли и прокричали, что литература — это обработка сло­ ва, что время каждому поэту голосом своего класса диктует форму этой обработки, что статья рабкора и „Евгений Онегин“ литера­ турно равны, и что сегодняшний лозунг выше вчерашней „Войны и мира“, и что в пределах литературы одного класса есть только разница квалификаций, а не разница возвышенных и низменных жанров. Может быть, правильное для первых, бедных материально, лет революции неприменимо и никчемно сейчас, когда есть бумага, есть станки. Нет — революция это — не перерыв традиции. Революция не аннулировала ни одного своего завоевания. Она увеличила силу завоевания материальными и техническими силами Книга не уничтожит трибуны. Книга уже уничтожила в свое время рукопись. Рукопись — только начало книги. Трибуну, эстраду — про­ должит, расширит радио. Радио — вот дальнейшее (одно из) про­ движение слова, лозунга, поэзии. Поэзия перестала быть только тем, что видимо глазами. Революция дала слышимое слово, слы­ шимую поэзию. Счастье небольшого кружка слушавших Пушкина, сегодня привалило всему миру. 16