Лекции по эстетике. Книга вторая

170

РАЗВИТИЕ ИДЕАЛА В ОСОБЕННЫЕ ФОРМЫ ПРЕКРАСНОГО В ИСКУССТВЕ

силой поэтической концепции они оживляют и расширяют са мое малое. Но такого рода стихотворения, по такому-то поводу или на такую-то тему, стихотворения о деревне, ручье, весне и т. д., о живых и мертвых, могут быть бесконечно много образными и возникать у каждого народа. Они, однако, носят второстепенный характер и вообще легко теряют свое зна чение, ибо всякий, особенно когда ум и язык достаточно раз виты, может блеснуть мыслью по поводу большинства п предме тов и отношений и суметь ее выразить так же, как всякий в со стоянии написать письмо. Такой общий, чисто повторяемый, хотя и с новыми нюансами, монотонный напев скоро надоедает. На этой ступени дело идет поэтому, главным образом, о том, чтобы душа с ее интимными переживаниями, чтобы человек с глубоким и богатым сознанием всецело вживался в данные состояния, си туации и т. д. , чтобы он задерживался в них н благодаря этому со здавал из предмета нечто новое, прекрасное, само по себе ценное. Персы и арабы со свойственными им восточным великолепием образов, свободным блаженством фантазии, относящейся к пред метам всецело созерцательно, доставляют блестящий образец такой поэзии даже для настоящего времени и современной субъек тивной интимности. Испанцы и итальянцы тоже дали превосход ные произведения в этом роде. Клопшток говорит, правда, о Петрарке: «Laura besang Petrarca in Liedern, Zwar dem Bewunderer schon, aber dem Liebenden nicht». («Лауру Петрарка в песнях воспел для поклонника хоть и чудесно, но для влюбленного нет»). Однако любовные стихотворения Клопштока сами полны толь ко морализующих размышлений, тоскливого, меланхолического томления и взвинченного страстного стремления к счастью бес смертия, в то время как у Петрарки мы восхищаемся свободой внутреннего облагороженного чувства, которое хотя и выражает желание любимой женщины, все же удовлетворено в самом себе. Ибо в кругу этих предметов, ограниченном вином и любовью, кабаком и виночерпием, пе может, правда, отсутствовать желание, вожделение, и мы на самом деле видим, например, у персидских поэтов бьющие через край образы этого рода. Здесь, однако, фантазия в своем субъективном интересе совершенно удаляет предмет из круга практических желаний; она интересуется только этим полным воображения занятием, вольно довлеющим себе во множестве сменяющих друг друга оборотах и выдумках, весьма остроумно играющим как радостями, так и печалью. Среди новей ших поэтов на уровне такой же остроумной свободы, но при более субъективно интимной глубине фантазии, находятся, глав ным образом, Гёте в его «Западно-восточном диване» и Рюккерт. Стихотворения Гёте в «Ди ване» особенно существенно отличаются от его прежних стагіШНІЬшй. В «Привете и расставании», напри-