Лекции по эстетике. Книга третья

192

ЭСТЕТИКА

ствах весь способ составления концепции отличен, ибо в своем внутреннем творчестве концепция сосредоточена в одном опре деленном чувственном материале — в этих искусствах с самого начала концепция отличается от форм религиозного представления, а также от научной мысли и прозаического рассудка. Поэзия же и в отношении внешнего сообщения нуждается в том же средстве, как и эти прочие области, — а именно в языке; у языка и поэзии — единая почва для представления и выражения, не то, что у изоб разительных искусств и музыки. с) Наконец, в-третъих, от поэта можно требовать, чтобы он углубленно, всеохватывающе, проникновенно перехшл матешіал, выдвигаемый им для произведения — ведь поэзия в состоянии глубочайшим образом исчерпать всю глубину духовного содер жания. Художник в области изобразительных искусств как бы по преимуществу обращается к тому, чтобы пережить духовное выражение во внешней форме архитектуры, скульптуры и живописи, музыкант же обращается к внутренней задушевности сконцентри рованного чувства, страсти и их излияния в мелодиях, хотя и то и другое должно быть одинаково преисполнено внутреннего смысла и субстанции их содержания. Круг того, что поэт должен проработать в себе, шире, так как ему не только приходится со здавать внутренний мир чувства и самосознающего представления, но ему надлежит для этой внутренней стихии подобрать соответ ствующее внешнее явление, через которое эта идеальная полнота проглядывает в исчерпывающей завершенности, как в других созданиях искусства. Поэт должен знать человеческую жизнь и с внутренней и с внешней стороны и, вобрав в свое внутреннее «я» всю широту вселенной и ее явления, прочувствовать ее там, пронизать ее, углубить и преобразовать. Чтобы иметь возмож ность творить, исходя из своей субъективности, даже при ограни чении совсем узким и специальным кругом, чтобы творить свобод ное, целое, не представляющееся ограниченным извне, поэт должен чувствовать себя освободившимся от практических или других пут и возвыситься над ними свободным взором, обозревающим внутреннюю и внешнюю жизнь. С точки зрения естественности мы в этом отношении можем воздать особую похвалу восточным магометанским поэтам. Они с самого начала вступают в эту сво бодную стихию, которая даже в страсти сохраняет свою независи мость от страстп, и во всем многообразии интересов удерживает в качестве настоящего ядра неизменную единую субстанцию, по отношению к которой все остальное кажется незначительным и преходящим, а для страсти и алчности ничего больше не остается. Это — теоретическое миросозерцание, отношение духа к вешам нашего мира, свойственное скорее старости, чем юности.' В самом деле, правда, в старости жизненные интересы еще держатся, но без настойчивости юношеской силы страстей, скорее в виде теней, так что они легче формируются соответственно теоретической