Курс эстетики, или Наука изящного. Третья книга.

Н2 изъ дрѳвпяго театра и піитики Аристотеля суть условныя, по крайней мѣрѣ не имѣютъ ничего рѣши тельнаго. Аристотель ничего не говоритъ о перноиъ; они также не всегда соблюдались на древнемъ театрѣ. Во всякомъ случаѣ они не приложимы къ новѣйшему театру, на которомъ дѣйствіе менѣе простое, болѣе сложное содержитъ богатое преемство характеровъ, столкновеній и лицъ. Строгое соблюденіе ихъ часто повело бы къ нарушенію правилъ вѣроятія, чтобы спас ти прозаическую истину. Однако нс должно бросаться въ крайности. Кромѣ единства времени и мѣста, рекомендуемыхъ ясностію, которую вводятъ въ дѣйствіе, если только они воз можны, не должно забывать, что сущность драмы есть сокращеніе, а эпопеи расширеніе, что въ картинѣ, представляющейся глазамъ, но легко перелетать годы; а постоянная смѣна сцены намъ непріятна. Но жела ніе заключить какое нибудь связное дѣйствіе вт про- странствѣ нѣсколькихъ часовъ, въ одну комнату, въ одинъ дворецъ, значитъ, постановить какое нибудь ус ловное правило и замѣнить поэтическую истину усло віями прозаической реальности. Остается соблюдать точ ную средину; истинная мѣра зависитъ отъ натуры сюжетовъ. Вотъ одно ненарушимое правило: единство дѣйствія, пакъ законъ самаго искусства. Въ чемъ же состоитъ это единство? въ одной цѣли, искомой лицами средн самыхъ различныхъ обстоятельствъ, въ какомъ нибудь главномъ столкновеніи или въ узлѣ, которымъ связы ваются характеры и предпріятія, и которыя развязы ваются натурально. Это единство болѣе или менѣе тѣ сно но родамъ и сюжетамъ, не столько въ комедіи сколь ко въ трагедіи, не столько въ новѣйшей драмѣ, сколько въ древней трагедіи.