Кризис современного искусства

ным ужасом бытия („Так было", „Царь голод," „Жизнь человека"). Его сатира на буржуазию острее сатир Л. Андреева („Любовь к ближнему", „Царь-голод", „Сцена в суде"), но он остается в ла г ере буржуазии, так как не видит вы- хода из кризиса культуры, разве к „голому человеку на голой земле" („Савва" Андрева). Он не верит в проле- тариат; смеется над его молодыми, часто неловкими, шагами, над мелкими недостатками, как существенными и неисправимыми. Его теоретические рассуждения полны веры в индустриальную культуру и в ее дости- жения („А все-таки вертится"). Он требует подчинения искусства индустрии, но социальная жизнь культуры или забывается, или горько высмеивается. Здоровых побегов в будущее он здесь не видит. У него нет кошмаров Л. Андреева, который писал в эпоху дворянской реакции, с одной стороны, и угроз пролетарской революции—с другой, но есть его песси- мизм беспочвенности. Это—третий, кажущийся возможным для индустри- ального интеллигента, путь: ни к пролетариату, ни к буржуазии; но в действительности путь этот цели- ком лежит в буржуазной зоне культуры. Главное русло русской литературы пошло не по линии высокого ин- дустриального стиля. Индустриальные темы, инженер- ные сказки, дающие сильную струю в западной лите- ратуре, в России оттеснены на задний план. Стремле- . ние от книжности к устному сказу, тяга к живой речи, к бытовому слову, ощутительные и в Европе, стали определяющим фактором русской литературы. Рево- люция, всколыхнувшая широкие социальные массы, обогатила язык множеством крепких диалектических и профессиональных слов. Эти слова, не утратившие характера бытового жеста, стали материалом новой реалистической литературы (1„Сейфулина"*7~Вс. Иванов). Бытовые темы и бытовая речь делают эту литературу простонародной и примитивной, по сравнению с вы- соко-индустриальной литературой, но это путь более органически-литературный, чем путь вне-речевой инду-