Художник и эпоха

II жест его, подобный Ьйх'рю бури, Б сердца бросающий мечты, Как сев кровавый с высоты, Как благодатный дождь с лазури.

, ,

В дальнейшем, однако, оказывается, что этот сея- тель «кровавый», хотя и находится «яа высоте», но мощь трибуна—в народе: «с головы до пят он погру- жен в народ, что целей и упрям, живет его движе- нием и с ним умрет». ІІо вот посмотрите, как «приемлет» великого три- буна Верхарн: Он тем уже велик, что отдается страсти, Б е д у м а я , всей девственной душой, Что сам н е з н а е т он своей последней власти И м о л н и и , в в е р е н н ы х е м у с у д ь б о й . Что он — з а г а д к а в е с ь с н е н а 11 д е н н ы м р е ш е н и е м. Поразительно!.. Оказывается, что трибун уж сам забыл, где «исход его власти». Оказывается, что три- бун—жертва или в лучшем случае посланник Рока, судьбы. Трибун весь в непознаваемом, иррациональ- ном. Оказывается, что трибун сам не знает вверен- ных ему молний судьбы. Да как же иначе: ведь три- бун—«загадка с ненайденным решением!». Теперь представим себе такую картину. Художник хотел бы дать портрет, ну, хотя бы, Ленина. «Хорош» был бы Ленин, который, по замыслу художника, не знает ни источника своей мощи, ни молний вверенной ему судьбы! Представьте себе Ленина, которому худож- ник вменяет в заслугу, что он—«загадка с ненайдеи-