К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве. Том 2

1 Он подвизается 40 лет на публичной арене. Он ни разу не был инициатором ни одной полезной меры в какой-нибудь об ласти государственного управления или жизни. Тщеславный, скептический эпикуреец, он никогда не писал и не говорил ради дела. В его глазах само дело было лишь предлогом, дававшим ему возможность блистать пером или языком. За исключением его жажды доходных мест и видного положения, все в нем не настоящее — даже его шовинизм. В типичном стиле вульгарного газетного профессионала он то издевается в своих бюллетенях над плохим видом своих вер сальских пленников, то сообщает, что помещичьи депутаты «чувствуют себя прекрасно», то выставляет себя на посмешище своим сообщением о взятии «Мулен-Саке» (4 мая), где было захвачено 300 пленных. «Остальные повстанцы бежали без ог лядки, оставив на поле битвы 150 человек убитыми и ране ными»,— и ядовито прибавляет: «Такова победа, которую Ком муна сможет праздновать завтра в своих бюллетенях». «Па риж скоро будет освобожден от угнетающих его страшных ти ранов», т. е. «Париж» — Париж народных масс, сражающихся против него, для него не «Париж». «Париж — это Париж бога тый, капиталистический, праздный» (почему не космополитиче ский притон?). Таков Париж г. Тьера. Действительный Париж, трудящийся, мыслящий, борющийся Париж, народный Париж, Париж Коммуны — это «подлая чернь». В этом вся суть от ношения Тьера не только к Парижу, но и к Франции. Париж, показавший свою храбрость в «мирной демонстрации» и в бег стве Сессе, наполняющий сейчас Версаль, Рюэль, Сен-Дени, Сен-Жермен-ан-Лэ, куда последовали все кокотки, льнущие к «людям религии, семьи, порядка и собственности» (Париж дей ствительно «опасных», эксплуататорских и тунеядствующих