К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве. Том 2

тила его за руку и тем самым вызвала у него всевозможные мучительные размышления, которые, в конце концов, вырва лись наружу в следующем обращении:

Женщина! В твоей беде виновно Общество — его жестокосердье! Бледной, скорбной жертвою легла ты На алтарь языческий (!!) порока, Чтобы прочих женщин непорочность Незапятнанной осталась в доме.

Демон, оказавшийся теперь самым обыкновенным буржуа, не соглашается с высказанной в этих строках, вполне достой ной «истинного социализма», теорией проституции и приводит очень простое возражение: каждый — кузнец своего счастья, «каждый сам в своей вине виновен», и прочие буржуазные фразы; он замечает: «общество есть звук пустой» (он, вероятно, читал Штирнера ) — и требует, чтобы Карл Моор продолжал свой рассказ. Тот говорит, что видел жилища пролетариев и слышал плач детей:

Там у матери в груди увядшей Не осталось капли сладкой пищи. Там невинно умирали дети. Все же (!!) чудодейственно природа , Создает в груди из крови алой Молока белеющие капли.

Кто видел это чудо, полагает он, тот не должен горевать, если он и не может верить в то, что Христос сотворил вино из воды. История со свадьбой в Кане, видимо, сделала нашего поэта очень благосклонным к христианству. Мировая скорбь становится здесь настолько глубокой, что Карл Моор Второй теряет способность связно говорить. Демонический буржуа пытается его успокоить и предлагает ему продолжать свой рас сказ. Чахлые предстали дети мне Там, где трубы дым свой извергали, Где колеса мощные, в огне, Тяжкой пляски такты отбивали. Любопытно знать, что это была за фабрика, где Карл Моор Второй видел «колеса в огне» и к тому же еще «отбивающие» такты пляска! Этой фабрикой может быть только та, где фабриковались с^ихи нашего поэта, также «отбивающие такты тяжкой пляски».— Затем рассказывается кое-что о положении фабричных детей. Это бьет по карману демонического буржуа,