Ким Николаевич Бритов

картоне собственной грунтовки. Чего только не подмешивал он в клей: опилки, ржаную муку, хлеб; лишь бы грунт давал возможность писать пастозно и даже рельефно. Живопись на таких грунтах была многослойной и на определенном расстоянии давала эффект оптического смеше ­ ния красок. Грунты были и «тянущие», и «вяжу ­ щие», писать на них было трудно, но зато ху ­ дожник не беспокоился, что где-то ошибся в рисунке или слишком нажал кистью. Часто при ­ ходилось соскабливать лишнюю краску мастехи- ном и потом снова писать на этом же холсте. Конечно, большие многофигурные картины на подобных грунтах писать было сложно. Однако в работе над пейзажем это позволяло добиваться определенного успеха. Рядом с работой, написан ­ ной средней руки мастером на обыкновенном холсте, пейзаж с сочным фактурным письмом смотрелся свежо и оригинально. Эксперименталь ­ ная работа с различными грунтами позволила Бритову избавиться от робости, которая до этого еще была у него перед чистым холстом. Появи ­ лась уверенность в себе, раскованность в живо ­ писи и, в конечном итоге, — свобода самовыра ­ жения. Это уже было большим достижением. В его творчестве отчетливо наметилась известная само ­ бытность. Работы художника, даже если они не были подписаны автором, узнавались на выстав ­ ках, и имя Бритова стало по праву называться среди имен наиболее талантливых экспонентов. Лучшие пейзажи его приобретаются с выставок музеями, в том числе Владимирским музеем-запо ­ ведником: «Базар» (1958), «У нового моста» (1959). В числе характерных для этого периода работ можно назвать также «Пробуждение» (1957), «Теплый день» (1958), «Последний снег» (1959). Все названные пейзажи написаны на мате ­ риале, собранном в деревне. Подобно тому, как в литературе в то время складывалось понятие «деревенской» прозы, так и в живописи посте ­ пенно выкристаллизовывались «деревенские» ху ­ дожники. Среди них занял свое место и Ким Бритов. Его «Весна в деревне», «У мстерской мельницы», «Теплый день» могут быть своеоб ­ разными иллюстрациями к повестям В. И. Белова, к рассказам В. А. Солоухина, романам Ф. А. Аб ­ рамова. Так же, как эти писатели, Бритов сумел передать в своих работах ощущение времени, почувствовал эстетику деревенской жизни. Ра ­ дость бытия, бодрое, жизнеутверждающее начало сквозит в пейзаже «Весна в деревне». Действие

росте. Она ему дорога еще и потому, что с нею связано воспоминание о молодости, о безвозврат ­ но прошедших временах, когда сам он возил на мельницу зерно на лошадях, дышал сладкой мучной пылью, шедшей от жерновов, вдыхал на морозе терпкий запах конского пота. Ничего этого и в помине нет сейчас во Метере, полу ­ чившей ныне статус города. С годами Ким Бритов как был, так и остался поэтом деревенского пейзажа, певцом небольших и уютных русских городов, славных своей исто ­ рией, памятниками древней архитектуры. Люби ­ мыми мотивами его пейзажей, наряду с березовым дымом весенних рощ, изгибами дорог на желтею ­ щих нивах владимирского ополья, мозаикой бревенчатых срубов, стала знакомая еще с детства шумная сутолока базаров, радующих своей цве ­ тастой пестротой. И вместе с тем в сердце и душу властно вторглись мысли об уходящей красоте древних русских городов, начавших застраивать ­ ся безликой блочной архитектурой. В то время Ким Бритов много ездит по российскому Нечер ­ ноземью. Переславль-Залесский и Гороховец, Суздаль и Ростов Великий, Загорск и Борисо- глебск — каждую весну и осень, выбрав один из этих городов, он уезжал на два-три месяца из дому и работал, охваченный вдохновением, ра ­ достью встречи с прекрасным. В середине 1950-х годов начался новый этап в его творчестве, продолжавшийся примерно 1956 — 1960 годы. Бритов испытывает увлечение пейзажами И. Э. Грабаря, Л. В. Туржанского, П. И. Петровичева. Творчество этих художников он изучает во всех деталях. Не раз простаивал Бритов перед их работами долгие часы в Треть ­ яковской галерее, в Русском музее. Его интере ­ совало все, начиная от формата картин и кончая тем, как художники клали мазок, какими краска ­ ми и на каком холсте писали. Однако, как ни важна была техническая сторона дела, она, конеч ­ но, не заслоняла главного: восхищения Бритова самой поэтикой пейзажа, близкой и созвучной его настроению и устремлениям в искусстве. «Голу ­ бая лазурь» Грабаря, «Весной у соломы» и «Бой петухов» Туржанского, «Ростов Великий» и «Ледоход на Волге» Петровичева — эти работы долгое время служили для Бритова своеобразным камертоном. Конец 1950-х годов для Бритова характерен поисками фактурного письма с применением раз ­ личных грунтов. Выезжая на этюды или работая в мастерской, Бритов писал только на холстах и

15