Из прошлого. Воспоминания

сказах сквозило сознание собственной силы и влияния в высших кругах общества. Некоторые бедные художники, заискивавшие у него, с особенным подобострастием слушали рассказы этого «геиерал-художника», как его называли в Париже. Другие молодые художники, которые были ему действительно мпогим обязаны, с благоговением смотрели па своего благодетеля. Более ипдиФерептно относились к рассказам Боголюбова художники уже известные, ие нуждавшиеся в нем: Харламов, Леман, Виллие и другие. Много жизни и веселья вносил в это общество вечно бодрый и веселый М. Я. Виллие. Этот художник, наружпостью напоминавший бывшего военного, всегда держался со всеми по-джеитльменски, одинаково вежливо и просто. Страстный поклонник всего Французского, он до топкости знал Париж и частную жизнь Французских художников. Изящный, офранцузившийся Харламов, добродушный простяк Леман и молчаливый, болезненный иа вид, Дмитриев-Оренбург- ский держались несколько в стороне, мало вмешивались в общие разговоры и свои взгляды высказывали отрывочно, иногда в шутливой Форме. Антокольский же редко бывал здесь. Но кто больше всего тогда мне нравился, это молодой, еще только начинавший пользоваться известностью, Похитонов, — высокий, некрасивый, с 4 огромной шапкой всклокоченных волос и широко расставленными глазами. При всем его преклонении перед Французскими художниками-пейзажистами, оп больше других оставался в душе русским. Его скромность и простота располагали всех в его пользу. На собраниях общества больше всего бывало разговоров о событиях дня: сообщали друг другу различные художественные новости и менее всего говорили о русских художниках в России. Эато особенные днФнрамбы раздавались но адресу Франции и Салона. Меня поражали это обожаиие и этот Фетишизм по отноше- нию ко всему Французскому, без разбору: и реклама, и приторная вежливость, и всяческие внешние эффекты, все превозносилось наравне с действительно хорошими сторонами Французского искусства. Меня огорчало это пренебрежение ко всему, что было вне Парижа, как и то, что мерилом всего в искусстве был Салон, а единственным признаком успеха у художника — парижские газетные от зывы.