Из прошлого. Воспоминания

сухощавая Фпг ѵ ра вахтера Яковлева, пли, как ученики его назы- вали, «самого начальника». Николаевский солдат из кантонистов, лысый, с рыжими бакенами и усами, Яковлев смешил нас своим строгим начальственным видом п своей важной походкой. Его боялись: поговаривали, что оп обо всем докладывает инспектору Черкасову. Однако, он не был неподкупен н кое-кому проте- жировал. При его появлении все еще плотнее стиснули друг друга и налегли на дверь. «Ну, баловники, посторонитесь!» говорит строго вахтер-фельдфебель. Кто - то ударяет его по голове бумагой. «Черкасову скажу, мы вам зададим! Вот ие отопру, стойте тут !» Но дверь он всетаки отпирает. Тут, как солдаты крепость, мы приступом берем дверь, врываемся толпой в класс, бежим по скамьям, расположеішым амфитеатром ; устре- мляемся Через скамьи, пробираемся под скамьями, все ищут места, откуда модель, бюст пли статуя лучше освещаются и кажутся красивее. Через несколько минут все уже заняли места, и только опоздавшие бродят по классу и мепяют оста- вшиеся незанятыми плохие места. Шум и хаос сразу утихают, как только мы принимаемся рисовать. Тут водворяется такая тишина, что, несмотря на большое скопление людей (около 100 человек работает в одном классе), слышен только скрип угольков и шум тряпок, сти- рающих уголь. Иногда слышеп звонкий голос инспектора, акаде- мика Черкасова. Если Яковлев смешил нас своей строгостью, то инспектор иной раз этой же напускпоіі строгостью нас пугал. «Нельзя-с!» раскричится, бывало, этот художішк-чиновник доброго старого времени: «Что вы, господа, пе зпаете, что ли? Вы ученики еще, а не проФсссоры. Не позволю!» Но ученик ходит за ним и с покорностью продолжает просить. Тогда, не отворачиваясь, оп сердито говорит: «Ну, позволяю, но это в последний раз 1 » Это был тип, вполне современный вахтеру Яковлеву: из худож- ников, но напомииавший кантошіста, высокий, с длинными паФа- бреннымп усами, всегда деятельный и любивший всяческие строгости. Кричал он не только на служащих и учеников, но иногда и на профессоров. Человек же он в сущности был добрый, но ограниченный, а художник — добросовестный, по бездарный.