Из прошлого. Воспоминания

я не любил. К тому же, я не заботился о том, чтобы моя работа имела какое-либо практическое применение. Моя мать (отца уже пе было в живых: он умер, когда мне было три года) очень неприязненно относилась к моеіі работе, в которой видела лишь отвлечение от изучения талмуда. Я тогда еще учился в хедере (еврейской школе) и оказывал такие успехи, что, несмотря на мою молодость, мпе хотели разрешить зани- маться самостоятельно, наравне со взрослыми, в синагоге. Как и других братьев, меня прочили в раввины и находили, что у меня недюжинные способности к талмуду. Мое «баловство» (так называла мать мои занятия скульптурой) часто преследовали, и передко мои работы мать выбрасывала вместе с инструментами в окно, па улицу. Это заставило меня укрываться в какое-нибудь безопасное место для занятия любимым делом. Готовую работу я охотно показывал сестрам, которые сочувственно ко мпе относились и даже одобряли меня. Опи втихомолку почитывали пемецких классиков и другие ромапы и зиали, что мое занятие не баловство, а искусство. Часто также похваливал мою работу и старик, резчик печатен, Гриллихес. Его сын учился медальерному искусству в академии, и потому его замечания и разговоры об искусстве имели для мепя осо- бенное значение. От пего же я впервые услыхал имя Антоколь- ского. Случилось так, что моя мать по делам уехала в Петербург. В это время в Вильну приехал Антокольский. Это было в июне 1870 года. Старик Гриллихес прибежал сказать, что знаменитый Аптокольский хочет видеть мои работы. И вот на следующий же день, причесанный и умытый, я отправился с сильнейшим биением сердца, неся в самодельпой коробке своп «грехи», которые могли оказаться трофеями. Помню, как теперь, светлый, красивый магазин резчика Гриллихеса. На обширном столе разбросано бесчисленное мно- жество инструментов, — не то что мои жалкие гвозди, а удобные, красивые инструменты, о которых я всегда мечтал. На подокон- нике красовались блестящие печатки разных цветов, предметы моего постоянного любопытства. Сам Гриллихес, белый, как патриарх, с бесконечной, длинной бородой, о которой говорили, что она была спрятана под его платьем, ибо ее конец, будто бы,