Искусство

Дидро, который, благодаря своей натуре страстного новатора, не мог не увлечь ся буржуазной драмой, и который, как известно , сам упражнялся в новом литературном роде (припомним его „Le fils naturel " 1 7 5 7 г. и его „Le pére de fami l le" 1 7 5 8 г.), требовал , чтобы сцена давала изображение не характеров, а положений и имен- но общественных положений. Ему возражали, что общественное положение еще не определяет собою человека . „Что т а кое—спра - шивали е г о—с у д ь я сам по себе ( le jugen soi )? Что такое купец сам по себе (le négociant en so i ) ? " . Но тут было огромное недора- зумение. У Дидро речь шла не о купце „en so i " и не о судье „en so i " , но о тогдашнем купце и особенно о тогдашнем судье. А что тогдашние судьи давали много поучительного материала для в е с ьма живых сценических изображений, это прекрасно по- ка зыв а е т знаменитая комедия „Le mar i age de F i ga r o " . Требование Дидро было лишь литературным отражением революционных стре - млений тогдашнего французского „среднего сос тояния " . Но именно революционный характер этих стремлений и поме- шал французской буржуазной драме окончательно победить клас - сическую трагедию. Дитя аристократии, клас сиче ская трагедия беспредельно и не- оспоримо господствовала на французской сцене , пока нераздельно и неоспоримо господствовала аристократия . . . в пределах отведенных сословной монархией, которая сама явилась историческим резуль - татом продолжительной и ожесточенной борьбы классов во Франции. Когда господство аристократии стало подвергаться оспариванию, когда „люди среднего сос тояния " прониклись оппозиционным настро- .ением, старые литературные понятия начали казать ся этим людям неудовлетворительными, а старый т еатр недостаточно „поучитель- ным" ! И тогда рядом с классической трагедией, быстро клонив- шейся к упадку, выступила буржуазная драма. В буржуазной дра- ме французский „человек среднего сос тояния " противопоставил свои домашние добродетели глубокой испорченности аристократии. Но то общественное противоречие , которое надо было разрешить тогдашней Франции, не могло быть решено с помощью нравствен- ной проповеди. Р е ч ь шла тогда не об устранении аристократических пороков, а об устранении самой аристократии. Понятно, что это не могло быть без ожесточенной борьбы, и не менее понятно, что отец семейства ( „Le père de f ami l l e" ) , при всей неоспоримой почтенности своей буржуазной нравственности, не мог послужить