Искусство стран Латинской Америки

цвета. Вихрящийся ритм уничтожает всякую статику, про зрачность и перетекание тонов —всякую локальную опре деленность цвета. Все эти приемы, удивительно органично слитые с содержанием, как оно трактуется Энрикесом, по могают ему избавиться от экзотики, бытовизма, наивной событийности жанровой живописи, царившей прежде на Кубе. Современная сценка делается вневременными собы тиями, сила и разгул страстей тяготеют к эпическому, мону ментальному, «большому» стилю, утрачивают оттенок бру тальной чувственности, поэтизируются и как бы мифологи зируются. Здесь он отдаляется от ранних работ, и которых ощутима близость к литературе и влияние Лорки, и создает собственный стиль. Разумеется, абсолютизировать это влияние вообще нель зя; Энрикес был слишком крупным живописцем, чтобы черпать вдохновение в одной литературе. Кроме того, соче таний красно-зеленых тонов можно найти огромное коли чество в европейской живописи XX в., от Матисса до фу туристов и от Марка до Петрова-Водкина. Но все же кажется интересным отметить сходство поэтического мира испанского поэта и кубинского художника, опиравшихся на народную традицию и переосмысливших ее в категориях новейшего авангардного искусства, под влиянием тех же исторических событий. Характерно, что в ранних работах Эприкеса еще нет специфического прозрачно-изумрудного' цвета, отличающего лучшие полотна и напоминающего не вольно о любви к этому цвету Лорки, у которого зеленые — луна, море, волосы, тело женщины, ветер, решетка балкона и др. (в «Цыганском романсеро»). Введепие красного цве та в поэтике его романсеро обычно связано с кровыо, про литой насилием. Оно довольно часто: «И поднялись они оба К этим перилам зеленым, / И след остался крова вый, / И был он от слез соленым» («Сомнамбулический ро манс»); «Четыре багряные раны / И профиль, как изо льда» («Смерть Антоньито эль Камборьо»); «Грустили пе- весты-травы, / и кровь застывала коркой» («Погибший из-за любви») и др. Это необычайно острое сочетание «природно го», зеленого и кроваво-красного напоминает решения Энри кеса, где (в «Короле кубинских полей») красный звучит как символ окровавленности, обагренности кровью, а «По хищение мулаток» заставляет вспомнить слова Диего Риве ры о том, что в живописи Энрикеса «увлечение женщиной и конем неотделимо от мысли о пистолете» 8. Кровавый от

8 Rivera D. Catalogo de la exposicion «Oleos, dibujos у acuarelas

169