Искусство стран Латинской Америки

как мижот показаться иноземному зрителю, а своеобразный обряд похищения, в котором заинтересованы обе стороны: мулатки знают правила игры и поэтому не оказывают со противления; тем не менее картина полна экспрессии и эмоционального напора. Сцена из быта гуахиро, в согласии с концепцией энрикесовского эпоса, перерастает в почти грозный в своем чувственном напряжении порыв человечес кой страсти. Художник трактует свою тему как проявление стихий ных сил самой природы, как борьбу ее противоположных начал. Действительно, фигуры людей, в сущности, безлики; лица мужчин (художник сообщил им сходство с собой) почти спрятаны шляпами, женщины на одно лицо, в оди наковых платьях. Оба коня —тоже близнецы. Люди и животные сливаются на полотне в одну трепещущую, колы- шащуюся массу, великолеппо написанную широкой, свобод ной н точной кистью мастера, для которого пе существует уже технических трудностей. Стихия страсти, мощь ее во площены в стихии цвета. Огненные вспышки красного то нут в прозрачном изумрудном полусвете, рождая ощущение круговорота природных сил, в который вливаются и пальмы с их звездчатыми верхушками на горных склонах, и небо, словно стекающее синими струями вниз, на центральную группу. Вечный жизненный поток, любовь, смерть, насилие, жажда слияния, сшибка двух начал, проносится перед зри телем, почти обжигая его своим дыханием. Идеал «мачо», формирующийся в латиноамериканском мире,—вариант «сверхмужчины» —жестокого, сильного, сильного не теми возможностями, которые предоставляют цивилизация и куль тура, а мощью природного начала, всепобеждающего агрес сивного утверждения своего мужского «я», нашел в картине Энрикеса свой романтический эквивалент. Не раз писалось о том, что эротизм латиноамериканской литературы —свое образное ручательство ее героев за свою человечес 1 *ую и, более того, нравственную полноценность, чуть ли не со циальную значимость. Энрикес, дитя своего континента, наи более прямо связан в этом смысле с развитием литературы изо всех рассматриваемых нами художников. Для него чув ственная страсть —это персонификация природных великих ритмов; страсть здесь граничит со смертью, близость смер ти усиливает накал страстей. Обобщенность персонажей и борьба основных цветов за ставляют воспринимать их так, точно на миг человеческий облик приняли силы природы, беспощадные, неотвратимые 167